Наваждение - Елена Ласкарева Страница 10

С Катей все иначе, чем с другими. Это не аттракцион и не ресторанное блюдо. И не проходной эпизод.

Катя делает ему прощальный подарок: отдает самое себя, всю, целиком. Для нее это священнодействие, для него тоже. Жертвоприношение на алтарь любви и верности.

Она — первая и единственная девушка, которую он привел к себе домой.

А потом, ведь она… Дмитрий сморщился, вспомнив выражение «молодая картошечка».

У нее-то все — в первый раз, и это накладывает на него какую-то особую ответственность, не так ли?

Очень хочется, чтобы для Катюши этот первый опыт оказался памятным на всю жизнь и запомнился бы как что-то самое, самое счастливое.

Сумеет ли он? Надо постараться быть и сильным, и нежным одновременно…

— Можно, можно, мой Демон. И нужно!

— Да… сейчас…

— Не бойся, ведь ты давно хотел. Значит, и я хочу. Я хочу этого, правда, поверь, иди ко мне! Иди.

— Иду.

Он медленно повернулся и почти со страхом посмотрел на хрупкое тельце, лежащее внизу, у его ног. Задохнулся от наплыва чувств, будто никогда прежде не видел обнаженной женщины.

Но ведь сейчас ему отдавалась не женщина — девочка, почти ребенок. И это в самом деле было впервые.

…Ее тело светилось!

Не то последние блики заходящего солнца так причудливо преломлялись на бледной полупрозрачной девичьей коже, не то сияние чудесным, неправдоподобным образом шло изнутри, из самой Катиной души, из ее сердца!

Длинные волосы рассыпались по всей поверхности вылинявшего матраса, превращая его в волшебное, царское, сверкающее драгоценным гофрированным атласом ложе.

Дмитрий опустился перед ней на колени. Еще совсем недавно он, в приступе внезапно накатившего безумия, едва не изнасиловал ее, теперь же едва осмеливался прикоснуться.

Кончиками пальцев осторожно поглаживал он угловатые плечи, выступающие ключицы, впалый животик с прозрачным, мягким и серебристым пушком внизу.

Но даже эти едва ощутимые касания казались ему слишком грубыми: ведь подушечки пальцев затвердели от постоянной игры на гитаре. Он боялся причинить боль.

И вот он почувствовал под руками страстную дрожь, которая незамедлительно передалась и ему.

Дмитрий тихо прилег на самый краешек их нехитрой постели — и ощутил воздушную, возбуждающую щекотку шелковистых расплетенных прядок.

Он с силой закусил губу и сжал кулаки. Предчувствовал, что рассудок вот-вот снова покинет его.

Рядом с его ухом прошелестело:

— Скажи, что мне делать дальше. Я не знаю.

Он глухо ответил:

— И я не знаю.

Никогда еще, ни разу, ни с одной женщиной не доводилось ему испытывать такого трепета.

— У тебя руки холодные. Мерзнешь? — спросила Катюша и прижалась к нему, чтобы согреть.

И тут его кинуло в жар. Голова выключилась совсем, и только тело — само по себе — откуда-то ведало, какое движение следует сделать. Не резкое, аккуратное, чтобы не спугнуть миг чуда.

Он приподнялся на руках, и эта волшебная девушка, эта фея, совершенно бесплотная, но так возбуждающая плоть, скользнула — тоже интуитивно — ему под грудь. Она сама уложила его, почти безвольного, на себя сверху.

Дмитрий почувствовал, как ее живот и бедра колышутся ритмично, и он словно качается на морских волнах.

Она поступала, как самая искушенная женщина. Наверное, древний навык самой природы проснулся в ней в тот миг. Бессмертной природы и вечной гармонии.

Глаза ее были закрыты, а лицо вдохновенно.

Она как будто то ли слушала, то ли исполняла самую прекрасную на свете музыку. Или, скорее, танцевала под нее. Танцевала лежа… какие странные и какие прекрасные па…

И Дмитрий подчинился и ее ритму, и ее мелодии. Он больше не боялся, красота вытеснила страх.

Пусть он потерял рассудок, пусть он не думал и не размышлял, однако и буйства в нем не было более. Он ощущал лишь собственную силу и собственную правоту.

Как вспышка, пришло внезапное озарение: происходит именно то, что должно произойти, что неизбежно, что суждено. То, на чем стоит мир и без чего он рухнул бы…

Кулаки его разжались, повлажневшими ладонями он слегка приблизил к себе маленькие Катины ягодицы, и девушка послушно подалась навстречу, выпростав коленки из-под его ног и шире раздвигая их.

Лишь секундная задержка, лишь крошечное едва ощутимое препятствие — и он к ней вошел.

Свершилось.

Восторженным, благодарным стоном отозвалась на это событие его любимая, его кудесница. Она издала стон не боли, а высочайшего наслаждения.

И тут же вдруг затрепетала вся, забилась, точно пойманная рыбка, крепко оплела его тело и руками, и ногами, приподнялась под ним, будто хотела взлететь, и — вновь распласталась. Обессиленная и счастливая.

Такой улыбки у нее Дмитрий никогда еще не видел: казалось, на Катю снизошла благодать.

В тот же момент что-то зажглось, взорвалось и внутри него. Огненные волны разошлись по всему телу — нет, привычного человеческого тела у него уже не было, был бешено извергающийся вулкан, заливающий пламенем и раскаленной лавой все кругом, захлестывающий всю Вселенную от края до края, в том числе и его самого.

Наверное, он кричал или рычал — не запомнил, не осознал.

Вулканическая магма слилась с заревом заката, свет и жар на мгновение стали непереносимыми, и после этого упоительного мирового катаклизма все сущее поглотила тьма.