Месть моя сладка - Крис Манби

Предрождественская неделя обернулась для меня сплошными неприятностями.

А началось все так. До сочельника оставалось только два дня, и я заглянула в супермаркет. И вот брожу я по пестрым торговым рядам, разглядывая овощи с фруктами и подумывая о том, что не стоит увлекаться слишком острой пищей, как вдруг — громкое «хлоп!» — и мой аппендикс с треском лопается. Словно воздушный шарик. Боль была неописуемая. Я рухнула как подкошенная и минут десять корчилась в ужасных муках посреди скользкой дряни неизвестного происхождения, которую почему-то вечно видишь на полу наших магазинов. К счастью, кто-то наконец осведомился, все ли со мной в порядке. Впрочем, вопрос был задан лишь потому, что мое тело преграждало путь к прилавку с авокадо.

По дороге в больницу я то и дело теряла сознание. Не могла вспомнить, как меня зовут. Напрочь забыла, где живу. Даже дата рождения вылетела у меня из головы. Но одно я помнила точно: белье на мне ну совершенно непотребное! А ведь мамочка меня сто раз предупреждала…

Очнулась я в больничной палате со свежим шрамом на пузе и с букетиком золотистых хризантем на столике. Мама, папа, обе мои малолетние сестренки и Дэвид, мой красавец жених, озабоченно разглядывали меня из-за белой металлической решетки, не позволявшей мне свалиться на пол в забытьи. Увидев, что я открыла глаза, все они принялись нести какую-то околесицу, почерпнутую из мыльных опер.

— Она приходит в себя, — удивленно произнесла моя мать. — Эли, деточка, ты пас слышишь?

— Элисон, я твой отец. Ты меня помнишь?

— Ей вообще-то не память отшибло, — резонно заметила Джо, моя младшая сестренка, — а аппендикс вырезали.

— Где я? — спросила я невпопад.

Отец смерил Джо торжествующим взглядом, после чего ответил:

— Ты в Бриндлшемской городской больнице, доченька. И тебе только что вырезали аппендикс.

Я сообразила, что именно это имела в виду Джо.

— Медсестра говорит, что может преподнести тебе его на память, — фыркнула Джо. — В прозрачной склянке.

— Мой аппендикс! Черт! — К ужасу матери, я задрала подол рубашки, чтобы осмотреть рану. Но увидела лишь толстенный шматок ваты, присобаченный к моему животу клейкой лентой. — Кто их об этом просил? — возмутилась я. — Шрам небось здоровенный останется?

Что еще, скажите, может волновать незамужнюю молодую женщину?

— Не тревожься, милая. Шрам будет едва заметен.

Мою руку стиснули выше локтя, и я сразу узнала крепкое пожатие. Дэвид, мой нареченный, склонился над решеткой и чмокнул меня в щеку.

— Ты нас очень перепугала, — продолжил он. — Я, честно говоря, уже подумывал: не вернуть ли обручальное кольцо в магазин.

Я хихикнула и тут же горько пожалела об этом: низ живота резанула острая боль.

— Но теперь тебе намного лучше, — констатировала мама, заботливо опуская подол моей ночной рубашки. — Доктор обещает, что в сочельник тебя выпишут. Слава Богу! Врачи здесь, конечно, душки, я ничего против них не имею, но вот предпраздничное убранство оставляет желать лучшего. — Матушка недавно избавилась от целого сундука фамильных елочных украшений, приобретя взамен расфуфыренную елку, усыпанную блестками и обвешанную серебристыми и темно-синими игрушками.

— Смотри, что я тебе принесла! — провозгласила моя вторая сестренка, Джейн, протягивая мне коробку шоколадных конфет «Ферреро Рочер».

Дэвид нахмурился. Я обещала ему отказаться от шоколада (а заодно от многого другого, ради чего стоит жить), пока не похудею. Только до свадьбы, разумеется. С другой стороны, рассудила я, вместе со злополучным червеобразным отростком я потеряла не одну унцию лишнего веса, так что вполне могу позволить себе конфетку-другую. И с благодарностью приняла подношение.

— Спасибо, Джейн. Скажите, мне это можно? — спросила я проплывавшую мимо медсестру.

— О, я вижу, ей уже лучше, — вскользь обронила та и тут же сурово добавила: — К одной больной — не больше двух посетителей за раз!

Поскольку мои посетители так и не сумели выбрать из своих рядов этих разрешенных двоих, я вскоре осталась одна. И только тогда до меня окончательно дошло, что я угодила в больницу. Я попыталась восстановить ход событий. Вспомнила, как выбирала дыню. Потом — хлопок и жуткая боль в животе. Беспомощное барахтанье на липком полу. Желание повеситься из-за непотребного белья. И больше ничего.

Сейчас по крайней мере на мне хоть была моя собственная ночнушка.

Увы, прогнозы доктора, говорившего с мамочкой, не подтвердились. Двадцать третьего декабря наш смазливый хирург, мистер Хедли, сказал, что ему не нравится, как заживает моя рана, и прописал еще два дня постельного режима. А двадцать четвертого всех мало-мальски способных самостоятельно доползти до дверей больницы выписали. Во всем отделении нас, страдалиц, осталось лишь две: я и рыжеволосая дамочка по имени Марина, которой только что прооперировали грыжу.

Муж Марины навещал ее раза четыре в день, неизменно сопровождаемый парой малолетних детишек, Тимом и Милли. Вид у него был загнанный. Оба чада так и светились от восторга; чувствовалось, что, оставшись без материнского присмотра, сорванцы резвятся без удержу. Когда они в очередной раз удалились, Марина захромала ко мне, увлекая за собой стойку с капельницей.

— Бедненький! — вздохнула она. — Совсем, похоже, до ручки дошел. Представляете, Эли, он приволок мне те же журналы, что приносил в прошлый раз. Может, хотите почитать?

Не дожидаясь ответа, она вывалила на мой изрезанный живот кипу журналов. Я стиснула зубы в ожидании боли, но, по счастью, ни один из журналов на шов не угодил.

— Спасибо, — сказала я и раскрыла первый попавшийся.

Название у него было многообещающее — «Совершенная женщина». На обложке ухоженная модель смеялась, запрокинув голову и сверкая идеально ровными зубами. (Знаем мы эти штучки — наверняка у нес полный рот фарфора!) Журнал был напичкан советами и полезными сведениями о том, как лучше встретить предстоящее Рождество. Рецепты мясных пудингов. Секреты выпечки крекеров. Совет наряжать елку серебристыми и темно-синими игрушками — самых модных в этом году цветов. (Вот, значит, чем руководствовалась мамочка, приобретая свое рождественское чудо.)

— У меня еще свежий «Космо» есть, — добавила Марина. — Я бы дала его вам, но там такая потешная эротическая викторина, что, боюсь, у вас швы разойдутся.

— Спасибо, — поблагодарила я. — С меня и «Совершенной женщины» хватит.

В промежуток между обедом и чаем я узнала, как шить тряпичные куклы и делать аппликации. Если обычно я быстро пролистывала журналы, начиная с последней страницы, и бегло знакомилась с проблемными статьями, то этот скучнейший журнал, не зная, как убить время, я прочла от корки до корки. Даже оглавление проштудировала. Домашних своих я вечером не ждала, поскольку они собирались праздновать сочельник у тетушки Кэтрин. На Дэвида я тоже не рассчитывала. Утром он уже меня навещал и принес цезальпинию в горшочке. (Я эти штуковины на дух не переношу.)