Восхитительный куш - Полина Федорова

На Руси Голицыных столько, что при желании ими можно вымостить всю Тверскую. Они и в Сенате, и в Синоде, и в министрах, и при Дворе, а приедешь в какой‑нибудь Урюпинск, так и там непременно отыщется таковой. Но не поэтому не любил армейский майор Иван Федорович Тауберг Голицыных, а потому, что к сему славному роду принадлежал заносчивый шалопай и бонвиван Антон Голицын, предпочитавший, чтобы его называли Антуаном. И произошел у Тауберга необычный occasion, наделавший шуму на всю Москву, да что Москву! — пожалуй, на всю Россию…

5 октября 1815 года на квартире Василия Семеновича Огонь‑Догановского, что на Большой Дмитровке, шла крупная игра. В большой гостиной играли в банк. Метал, конечно, Василий Семенович, игрок по призванию, а потому чрезвычайно везучий и могущий в один присест выиграть тысяч сто, а то и более. А в одной из малых гостиных резались в штосе князь Антон Николаевич Голицын и находившийся в отпуску по ранению майор Иван Федорович Тауберг, из обрусевших остзейских немцев. Князь, следуя последней щегольской моде, был облачен в фиолетовый фрак с бархатным воротником, из‑под которого выглядывали аж два жилета — бархатный цветом а la Valliere, с золотыми цветочками, и белый, пикейный. Напротив него в зеленом с красным мундире Вологодского Конного полка расположился Тауберг, прозванный друзьями Тевтоном за скандинавскую белокурость, мощную стать крестоносца и потрясающую невозмутимость. Восемь пустых бутылок шампанского «Вдова Клико» указывали на то, что сии господа в крепком подпитии и что играют они весьма продолжительное время. А что игра идет крупная — о том свидетельствовала толпа зрителей вокруг них и кипа крупных ассигнаций возле армейского майора.

Голицын подрезал нетвердой рукой колоду, откинулся в креслах и вонзил взор в Ивана Федоровича. Как‑никак, на кону стояло имение, подаренное его предку еще великим князем Алексеем Михайловичем. Тауберг, усмехнувшись, перевернул колоду и стал медленно открывать свои карты. Вот показалась масть — трефы, а вот и…

— Плие, — выдохнула толпа вокруг игроков Голицын, смигнув, уставился на карты. Так и есть: две девятки. Антон Николаевич испустил тихий стон и закрыл ладонями лицо.

— Позвольте расписочку на именьице, князь, — с издевкой в голосе произнес Тауберг. Его обычно свинцового цвета глаза лучились голубизной, и случалось сие лишь в двух случаях: когда ярко светило солнце и когда Иван Федорович был во хмелю.

Голицын отнял руки от лица и зло посмотрел на майора.

— Извольте.

Перо и чернила стояли на отдельном столике. Кто‑то услужливо подал их князю.

— Я напишу расписку, а потом мы продолжим. Не так ли? — спросил Голицын, берясь за перо.

Тауберг неопределенно пожал плечами, налил себе полный бокал шампанского и выпил его одним махом. Глаза его приобрели совершенно прозрачный голубой цвет.

— Извольте, майор, — подал князь Таубергу расписку. — Итак, кто банкует?

— Никто, — спокойно ответил Иван Федорович. — Я не желаю более играть.

— Но вы должны дать мне возможность отыграться.

— Я вам ничего не должен, — сухо примолвил Тауберг.

— И все же я настаиваю…

— Да на здоровье.

— Ваш ответ граничите оскорблением, майор. Вы не на полковой вечеринке. Я ставлю на кон сто тысяч.

— У вас нет при себе денег, князь, а в долг я не играю.

За ломберным столом повисла тяжелая тишина. Князь Голицын хмурил черные брови и прожигал Тауберга взглядом. Иван Федорович, напротив, смотрел на Голицына безмятежно, и на губах его играла легкая насмешливая улыбка.

— Хорошо, майор, — произнес наконец князь, скрипнув зубами. — Есть у меня для вас один куш…