Жена наверху - Рейчел Хокинс

– 1 —

ФЕВРАЛЬ

Погода для прогулки сегодня выдалась самая дерьмовая из всех возможных.

Дождь льет все утро, из-за чего моя поездка из Сентер-Пойнта в Маунтин-Брук превращается в сущий кошмар. Когда я выхожу из машины на подъездной дорожке Ридов, мои джинсы тут же намокают снизу, в кроссовках начинает хлюпать, и я оставляю мокрые следы на мраморном полу в фойе.

Миссис Рид, удерживающая на поводке своего пса по кличке Медведь, делает чересчур сочувствующее лицо, чтобы показать, насколько неловко ей посылать меня под дождь этим понедельничным утром. Вот что важно – выказать свое сочувствие, но все равно ждать исполнения работы.

Выгуливая собак в районе Торнфилд-Эстейтс почти целый месяц, я определенно поняла одно: самое главное – создать видимость.

Миссис Рид только с виду сочувствует. Она выглядит так, словно ей абсолютно не нравится мысль, что я должна выгуливать ее колли, Медведя, в такой холодный и ненастный день в разгаре февраля. Кажется, ей на самом деле не наплевать на меня как на личность.

На самом деле, конечно, ей плевать, и это нормально. Правда. Не то чтобы мне на нее не наплевать – тут все взаимно. Поэтому я улыбаюсь, одергивая низ своего плаща цвета хаки.

– Готова ко всему, – говорю я ей, принимая поводок Медведя.

Мы стоим в парадном вестибюле дома Ридов; слева подпирает стену огромное, обрамленное в раму зеркало, в котором отражаемся мы с миссис Рид и Медведь, который уже рвется к двери; там же – видавший виды деревянный стол, на котором красуется чаша с сухой ароматической смесью, а также пара бриллиантовых сережек-колец, небрежно брошенных сюда миссис Рид прошлым вечером, когда она вернулась после посещения какого-то благотворительного мероприятия. Я обратила внимание, что благотворительные мероприятия среди жителей этого района очень популярны, хотя мне так и не удалось понять, для чего они на самом деле собирают деньги. Приглашения, которые я замечала лежащими на журнальных столиках или прикрепленными к дверцам холодильников магнитами, содержали в себе винегрет из призывов к добродетели. Дети, избитые женщины, бездомные, обездоленные – все это различные эвфемизмы для слова «бедные». Неизвестно, что миссис Рид поддерживала прошлым вечером, но это еще одна вещь, которая меня на самом деле не волнует.

И я не позволяю себе задержать взгляд на серьгах.

Ощущая гладкий поводок Медведя в своей ладони, я слабо машу миссис Рид на прощание и выхожу на широкое переднее крыльцо. Старые кроссовки тут же слегка разъезжаются на окрашенном цементе, скользком от влаги. Услышав, как за спиной закрылась дверь, я невольно погружаюсь в мысли о том, чем займется этим утром миссис Рид, пока я буду выгуливать ее собаку. Выпьет еще чашечку кофе? Закусит «Ксанаксом»? ^[1] Распланирует очередную благотворительную акцию?

Или, быть может, какой-нибудь торжественный завтрак по сбору средств для детей, не умеющих ходить на яхте.

Дождь немного стихает, но утренний холод никуда не уходит, и я жалею, что не захватила перчатки – руки выглядят ободранными и потрескавшимися, костяшки сильно покраснели. На коже между большим и указательным пальцами правой руки виднеется светло-розовый ожог – памятный подарок, полученный в последний день моей работы в кофейне «Жареное зерно» в Маунтин-Брук-Виллидж. Я напоминаю себе, что выгуливать собак – отстойное занятие, но, по крайней мере, оно не грозит получением ожогов второй степени.

Медведь натягивает поводок, желая обнюхать каждый почтовый ящик, мимо которого мы проходим; я позволяю ему тащить меня за собой, больше размышляя о домах и о районе, чем о своем подопечном. За каждым из этих элитных особняков находится покрытый густой травой двор, так что вряд ли вообще кому-то из жильцов может понадобиться выгул собак. Но слово «нужда» не подходит здешним людям. Здесь уместна лишь «прихоть».

Вот для чего все эти дома.

Миссис Рид живет вдвоем с мужем на Магнолия-Корт, в доме с восемью ванными комнатами и семью спальнями, с официальной гостиной и семейным кабинетом, с комнатой отдыха наверху и «кабинетом для джентльменов». Насколько я могу судить, каждый дом в Торнфилд-Эстейтс похож на этот. Мне удалось побывать уже в четырех таких, потому что, само собой, как только кто-то из соседей нанимает человека для выгула собак, всем остальным тут же нужно – хочется – того же. Для Ридов я выгуливаю Медведя, а теперь взяла на себя заботу и о далматинце по кличке Мэри-Бет – питомце семьи Макларенов с Примроуз-лейн. Есть еще живущие на Оуквуд Кларки со своими ши-тцу Майором и Полковником, а Трипп Ингрэм с Мейпл-уэй недавно нанял меня выгуливать лабрадора его покойной жены – Харпера.

В общем, это неплохая работенка, уж получше, чем в «Жареном зерне». Здесь люди по-настоящему смотрят мне в глаза, потому что хотят доказать себе, что не являются мудаками, раз напрямую обращаются к «помощнику» по имени. «Джейн – почти как член семьи», – вероятно, говорит миссис Рид другим дамам в загородном клубе, и все они издают жеманные звуки согласия и выпивают еще по одной «кровавой Мэри».

Мои кроссовки поскрипывают, пока я иду по тротуару, погруженная в мысли о своей квартире, о том, что потолок, наверное, снова протекает в том самом месте на кухне, где темнеет пятно, чуть более грязно-серое на фоне остального грязно-серого цвета. Это дешевая квартира не в самой ужасной части города, но порой мне кажется, что я живу в маленькой бетонной коробке и от серого цвета никуда не деться, как ни украшай комнату плакатами из «Таргета» или красивыми покрывалами, выбранными в благотворительных магазинах.

В Торнфилд-Эстейтс нет ничего грязно-серого. Трава здесь всегда зеленая, вне зависимости от времени года, и в каждом доме цветочные горшки, или наружные ящики для растений, или огромные цветущие кусты. Жалюзи ярко-желтые, темно-синие, бордовые, изумрудно-зеленые. Если где-нибудь и встречается серый цвет, то приглушенного тона и элегантный – цвет голубиного крыла, как однажды назвала его при мне миссис Рид. Даже в такой дождливый день, как сегодня, здесь постоянно кипит работа газонокосильщиков, чистильщиков ковров, по подъездным дорожкам туда-сюда снуют фургоны с персоналом для ведения домашнего хозяйства.

Медведь останавливается у бордюра, чтобы помочиться, и я свободной рукой откидываю капюшон с головы. От этого движения холодная дождевая вода стекает по моей шее; дождевик старый, шов с левой стороны порван, но я не могу заставить себя купить новый. Это расходы, без которых, кажется, можно обойтись, и иногда я задаюсь вопросом, заметил бы кто-нибудь из здешних жителей, пропади у них старый плащ. Слишком большой риск, напоминаю я себе, но все равно трачу целых две минуты на фантазии о том, как иду по этому району в чем-то элегантном и красивом, в чем-то, способном укрыть меня от холодных струй дождя. В чем-то вроде куртки от «Берберри», которую миссис Кларк повесила у двери на прошлой неделе.