Теория стаи. Психоанализ Великой Борьбы - Алексей Меняйлов Страница 76

Однако торговля (тем более предметами, для вечной жизни бесполезными, если вообще не вредными), как следует из множества мест Библии, — времяпрепровождение далеко не полезное. В «Апокалипсисе» так и вовсе прямо говорится, что более других о падении «великой блудницы, яростным вином блудодеяния своего напоившей все народы» (Откр. 18:2) будут сожалеть цари и торговцы (Откр. 18), во все времена презиравшие созидательный труд. Не случайно Христос был не царем и не торговцем, а плотником, апостол Павел — закройщиком: это профессии созидательные — в противоположность торговле даже нейтральными предметами.

Земледелие, подобно плотницкому и закройному делу, — деятельность созидательная, не случайно не приемлющие Христа евреи чурались ее как огня. Это исторический факт, что в XIX веке царское правительство на юге России пыталось приучить этнических евреев к земледелию. (В частности, этим занимался оставшийся в истории благодаря своему благородству знаменитый генерал от инфантерии Инзов, курировавший национальные меньшинства на юге России. Он похоронен под Болградом — о, об удивительном населении этого города речь еще впереди! — и населявшие его переселенцы с Балканского полуострова, болгары, добровольно последние пять километров гроб с телом генерала несли, передвигаясь на коленях.) Итак, царское правительство пыталось создать однородные в этническом отношении еврейские поселения, им выделялись значительные земельные наделы, выдавались ссуды и займы. Казалось бы, исповедовавшие иудаизм евреи (если они исповедовали веру, завещанную Моисеем) должны были благословить царское правительство за то, что оно столь существенно помогало вернуться к тому роду занятий, который завещал им Моисей и пророки. Ан, нет. Через некоторое время во всех этих селениях наблюдалась одна и та же картина: землю обрабатывали батраки из местного населения, преимущественно славянских национальностей, в короткий срок тем или иным образом оказавшиеся в безнадежной долговой кабале у новоявленных землевладельцев. Редкостное единодушие. (Конечно, есть другой пример: кибуцы — сельхозпоселения, возникшие в начале XX века на территории Палестины. Они были организованы евреями — преимущественно выходцами из России. Однако сейчас эти кибуцы уже на стадии разложения, люди бегут, да и в лучшие для них времена процент подобных земледельцев от мирового еврейства был совершенно ничтожен.)

Симон же Киринеянин был человеком характера противоположного: он, напротив, торговлю оставил и перебрался в Иерусалим, чтобы заняться земледелием. Он не мог изменить свою профессию в Киринее по естественной причине: неприязни местного населения ко всякому чужаку. Так было всегда, и в особенности в древности: чужаку-одиночке в клановом обществе приходится несравнимо труднее, чем среди соплеменников.

Киринея не исключение — и об этом можно говорить с уверенностью, хотя психологический климат той местности известен, похоже, только по записям Полибия. «Так, — говорит Тимолеонт, — Ливия заселена вся сплошь, а все же, когда хотят возможно выразительнее обозначить пустыню, употребляют поговорку: „пустыннее Ливии“, причем разумеется не безлюдность Ливии, но малодушие ее жителей. Вообще, — прибавляет он, — кому могут быть страшны мужчины, которые всю жизнь остаются без дела и скрывают под платьем руки, этот дар природы, отличающий человека от прочих животных?» (Полибий, XII, 26a:2–4). Трусливые и ленивые народы всегда агрессивно настроены к проживающим рядом с ними национальным меньшинствам — тому множество примеров и в современной жизни.

Итак, еврей, желавший заняться именно земледелием, под Киринеей исполнить свою мечту не мог.

То, что Симон на поле, с которого он шел в день распятия Христа, занимался физическим трудом самолично, а не был надсмотрщиком, следует из того, что его кто-то из римских легионеров выбрал нести крест (слова из Евангелий: «заставили» [Мф.]; «заставили» [Мк.]; «захвативши… возложили» [Лук.]) — и по двум причинам. Во-первых, легионер для грязной работы несения креста за преступником не мог выбрать человека господского вида, а только на вид рядового и неприметного — субординацию римляне блюли, может быть, тщательнее, чем коренное население провинций, тем самым подчеркивая принцип власти. Во-вторых, выбранный человек должен был быть достаточно физически силен, чтобы смочь тяжелый крест не только поднять и донести его до места, но и втащить на Голгофский холм. Отсюда: Симон был простого вида и физически крепок, что естественно для человека такого вида созидательной деятельности, как земледелие.

Несение креста расценивалось и толпой, и легионерами, несомненно, как наказание, поэтому одним из факторов, определявших выбор легионера, была внутренняя неприязнь ко всякому носителю противоположного нравственного начала — свойства души не скрыть, они проявляются не только в поступках, но прорисовываются и в выражении лица; Симон не исключение. У власть имущих (иерархическое мышление) наиболее глубинная неприязнь всегда направлена только в одну сторону (против самостоятельного, совместимого с Истиной мышления): над Христом легионеры глумились и надели Ему на голову терновый венец, рационализируя свою подсознательную неприязнь тем, что Он, в соответствии с мнением начальства, — преступник; близкую по духу Христу женщину ложно обвинили в прелюбодеянии и чуть не побили камнями; Симона наказали несением креста. И наоборот: из толпы, гнавшей Христа на Голгофу, легионеры не выбрали для этой цели ни одного! Они не ошибаются никогда: ни в выборе жертв, ни в подборе союзников.

Но Истина сильнее их даже, казалось бы, в подвластном им мире: Христу они помогли завершить служение, короновав Его и прибив дощечку с надписью, что Он — Царь Иудейский; женщине, взятой якобы в прелюбодеянии, они помогли преодолеть пространство для буквального знакомства с воплощенным Христом; Симону же (а возраст всякого мудрого человека учит осмотрительности и неспешности в решениях и заведении новых знакомств) они помогли преодолеть скептицизм зрелого человека к якобы новому (которое, как известно, есть забытое старое). Не удивлюсь, если в вечности узнаю, что Симон шел навстречу Христу не один, а вместе с работниками с других полей — но легионер из неприязни выбрал именно его…

То, что Симон Киринеянин в ту ночь и утро, когда Христа различные инстанции властной иерархии («дракон») приговаривали к смерти, был в состоянии спокойно работать в поле, а не с ужасом наблюдать за происходящим в столице в соответствующих зданиях внушительной архитектуры, говорит о том, что Симон в число буквальных учеников Иисуса не входил. Впрочем, это также говорит и о том, что он не принадлежал и к активистам национальной веры — иначе бы он стоял у дверей синедриона, а затем на площади перед Лифостротоном, криком требуя у Пилата утверждения смертного приговора.

Само упоминание в Евангелии сыновей Симона Александра и Руфа говорит о том, что люди эти в христианском братстве были небезызвестны, а это в первоапостольское время, весьма вероятно, могло означать то, что они ходили у Иисуса в учениках.

В таком случае, Александр и Руф, приходя к отцу, рассказывали о своей новой жизни и особенном мировосприятии, тем не менее отец к ним не присоединился (это следует из того, что крест нести его пришлось заставлять, следовательно, он с Иисусом знаком не был; если бы Симон подсознательно относился к Иисусу равнодушно — то нести крест такой самостоятельный человек попросту отказался бы, это бы стоило ему лишь пару ударов от легионера). Умудренный годами отец, привыкший, с одной стороны, к несовмещению с толпой, а с другой стороны — к пустоте накатывавшихся время от времени волн сектантского религиозного фанатизма, был, возможно, равнодушен вообще ко всем религиозным формам — но не к Истине; и к Иисусу не спешил.