Теория стаи. Психоанализ Великой Борьбы - Алексей Меняйлов Страница 75

Родители Симона инициаторами наречения внуков нееврейскими именами, скорее всего, быть не могли: если уж в молодости они предпочли назвать своего сына (то есть, в некотором смысле, себя) еврейским именем, то с возрастом подобные предпочтения обычно только усиливаются. Кроме родителей Симона и самого Симона инициатором наречения сыновей такими именами могла быть его жена — теоретически, в особенности, если она была нееврейкой. Но это только теоретически. То, что в семье решающим было все-таки слово мужа, следует даже не из декларируемых традиций той эпохи, но, в большей степени, из того, что Симон с сыновьями оказался не где-нибудь, а в Иерусалиме и притом владельцем поля. (То, что Симон был именно владельцем поля, высоковероятно. Люди биофильного склада — а, как мы увидим далее, Симон таковым, несомненно, был — стремятся к независимости в любой области своей жизнедеятельности — в том числе и производственной. Симону этого достигнуть было несложно — как человеку физически крепкому — иначе бы не смог донести крест — и отцу как минимум двух сыновей, явно не бездельников. Таким образом, на момент встречи со Христом Симон в худшем случае был лишь потенциальным владельцем поля.) Итак, раз Симон оказался в Иерусалиме и притом владельцем поля, то, следовательно, его жена была женой. Ведь склонная к доминированию женщина не позволит мужу — выходцу из семьи городского торговца — превратиться в крестьянина и от этого потерять в заработке. Тем более, она не захочет при этом отправиться на чужбину. Казалось бы, Симон мог переселиться, овдовев. Однако в семье, где доминирует мать, отца сыновья обычно ни в грош не ставят, и если бы Симон, овдовев, предложил им перебраться в Иерусалим, они бы, скорее, перебрались в столицу, в Рим. Да и их, если они были сыновьями женщины-нееврейки, в Иерусалиме теплый прием не ждал. Следовательно, высоковероятно, что мать их была еврейкой, позволявшей мужу быть мужчиной, главой дома, тем не только самореализуясь как женщина, но и оберегая психическое и нравственное здоровье своих сыновей, — она же не противилась желанию мужа назвать сыновей греческим и римским именами.

Конечно, рассуждение несколько гадательное, основание считать его высоковероятным — то, что и сам Симон, и его сыновья были биофильного склада, а у биофилов, в точности, как и у различного типа некрофилов, все события как прошлой, так и последующей жизни не случайны и имеют свои закономерности. Хотя прийти к Богу может любой покаявшийся, однако ожидать этого вероятней от тех, чьи родители уже прошли часть пути к духовному возрастанию.

Итак, поскольку инициатором материально убыточного переселения в Иерусалим был Симон, то в выборе имен сыновей интересно все — и прежде всего психологическая (духовная?) подоплека. Почему Симон, человек, воспитанный в достаточно ортодоксальной еврейской семье, дал своим сыновьям имена нееврейские? К тому же, почему он им дал в смысловом значении именно такие имена — ведь каждое из них противопоставляет своего носителя толпе? «Рыжий» — это отнюдь не указание на цвет волос, который у младенцев неотчетлив. «Рыжий» — это не такой, как все, изгой, объект для дразнения; ругательство, наконец, типа «кунктатора». Не зря клоунов до сих пор так и называют — «рыжими» (Пьеро? Пьер??!). Не такой, как все. А «Александр» — тот и вовсе «победитель», хотя смысл в это слово вкладывают противоположный.

В культуре той эпохи носитель такого имени обычно ассоциировался с Александром Македонским, победителем всех и вся, и, в отличие от остальных полководцев, умершим так и не побежденным (очень молодым — 32 лет). Но это победитель драконовского толка; однако, победитель может быть и в области духовной.

Итак, если решающее слово при наречении сыновей принадлежало Симону, то это означать может только одно: что Симон еще молодым человеком (период рождения детей) восстал против синагогальной духоты законническо-фарисейско-торгашески-солдафонского восприятия Бога и окружающего мира. Это он, Симон, чувствовал себя рыжим и победителем и не хотел быть кагальным занудой-евреем, озабоченным только накопительством. И, естественно, Симон хотел поделиться достигнутым богатством свободы со своими сыновьями.

То, что рассуждение о неслучайности имен верно, косвенно подтверждается и составом группы будущих апостолов, а именно территорией их проживания и их именами. Из двенадцати ближайших учеников Христа одиннадцать были из Галилеи, где приверженность ортодоксальному иудаизму не была столь оголтелой, как в Иудее (ультраортодоксы переселялись поближе к Храму — для более частых приношений очистительных жертв). Из Иудеи был только один ученик, и носил он ортодоксальнейшее из всех еврейских имен — Иуда; он и предал.

Среди апостолов же было довольно много людей с именами нееврейскими, упомянем двоих: Андрей — по-гречески «мужественный, человечный», Филипп — по-гречески «любитель лошадей». Уже из одной этой неортодоксальности семей детства апостолов, несмотря на еврейский состав соседей, следует, что искренняя преданность извращенному пониманию даже лучшей из книг, Библии, к Богу отнюдь не приближает, как то не без успеха внушают некоторые религиозные лидеры, но, напротив, от Бога отдаляет. И наоборот, равнодушие к ортодоксальной религиозности и даже ей противостояние может, как это ни ново для уха, быть признаком подсознательного влечения к Богу, возвышенному, прекрасному.

Соответственно, и Симон, подобно родителям некоторых апостолов, неосознанно тянулся ко Христу еще тогда, когда он, восстав против образа мысли еврейского кагала (евр. — сборище, толпа), задумался об именах для своих сыновей…

Какие формы протеста в жизни Симона предваряли его встречу со Христом? Может быть, Симон был в рядах приверженцев языческих культов? Чтил ли он римских богов? Боготворил ли он культуру Римской империи, ценимую, несомненно, высшими администраторами, купцами и священниками и в Киринее?

Нет.

Это очевидно хотя бы из того, что путь его из Киринеи лежал не в Рим, а в Иерусалим. Туда, где у него была возможность помочь Христу.

Действительно, была ли встреча Симона со Христом случайной?

Почему упомянуто, что Симон шел с поля? Почему эта деталь так важна? Почему бы не ограничиться словами, что он просто возвращался в город?

Чем больше вопросов, тем легче ответить на любой из них.

Христа вывели на казнь из городских ворот в пятницу около девяти часов утра (по нашему времяисчислению). Жара только-только начиналась. Раз Симон с поля уже возвращался, то он, очевидно, дела там свои уже закончил, а это означает только одно, что на поле он оказался с рассветом. Трудолюбивый, согласитесь, человек.

А почему вообще он занялся земледелием, когда в Киринее он, очевидно, должен был по примеру предков быть элементом «внутреннической» иерархии, возможно, впрямую заниматься торговлей — занятием, во все времена несравнимо более прибыльным, чем земледелие? Почему он не занялся сельским хозяйством под Киринеей? Ведь климат, в конце концов, тот же, что и под Иерусалимом?

Когда римский военачальник Помпей в 63 году до н. э. насильно расселял евреев из Иудеи по разным городам обширной римской империи, часть переселенцев оказалась и в Киринее. Таким образом, Симон в 29 году н. э. был киринеянином, как минимум, в третьем поколении. Но может быть, и в большем: отвергшие Христа евреи, вообще говоря, жили колониями разве что не по всей ойкумене — выгодное обстоятельство для прибыльной торговли, свои помогают, не нужно никаких особенных усилий для поддержания на нужном уровне корпоративного духа, позволяющего эффективно противостоять аборигенам. В торговых фирмах это необходимо, ибо, как известно, идеологическая обособленность во все времена приводила и приводит всегда к одному — оправданию обманов, обвесов и обсчетов окружающих «варваров».