Век амбиций. Богатство, истина и вера в новом Китае - Эван Ознос Страница 55

Если раньше люди чувствовали себя неуютно в интернете, то теперь они уже не пытались скрыть недовольство теми, кто посягнул на их свободу в Сети. Никого не презирали так сильно, как пятидесятилетнего профессора информатики Фан Биньсина. Государственные СМИ называли его “отцом Великого файервола”. Когда Фан открыл собственный аккаунт в социальной сети, один пользователь призвал: “Кидайте кирпичи в Фан Биньсина!” Другой напоминал: “Враги народа неминуемо предстанут перед правосудием”. Цензоры убирали эти оскорбления так быстро, как могли, но не успевали угнаться за комментаторами. Люди называли его “евнухом” и “лакеем”. Некто в фотошопе приделал голову Фана кукле вуду с иголками во лбу. Фан оказался в руках разъяренной толпы.

Меньше чем через три часа после того, как пользователи интернета нашли его, “отец Великого файервола” закрыл свой аккаунт и ушел из цифрового мира. Несколько месяцев спустя в мае 2011 года, когда Фан читал лекцию в Уханьском университете, студент бросил в него яйцо, а потом ботинок, попавший в грудь. Преподаватели попытались задержать метателя, студента-естественнонаучника из соседнего колледжа, но другие учащиеся защитили его и вывели наружу. В Сети он сразу стал популярен. Люди предлагали ему деньги и отдых в Гонконге и Сингапуре. Одна девушка-блогер предложила переспать с ним. “Нет места, где я мог бы на равных дискутировать с Фан Биньсином, – объяснил студент свой поступок журналисту. – Поэтому я мог прибегнуть лишь к такому, в общем, экстремальному способу выразить недовольство”.

Чэнь Гуанчэн покинул тюрьму в сентябре 2009 года. Хотя теперь его никто ни в чем не обвинял, в Дуншигу он обнаружил, что власти подготовились к его приезду. Вокруг двора установили прожекторы и видеокамеры, на окна повесили стальные ставни и приставили к дому большой штат посменно работающих охранников. Однажды Коэн и Чэнь попытались подсчитать, сколько денег уходит на охрану, еду и прочее, нужное для изоляции слепого юриста от мира. Вышло около семи миллионов долларов.

По мнению самого Чэня, основное испытание было психологическим. Раз за разом охрана выносила вещи из дома во двор и оставляла их там, так что Чэню и его близким приходилось заносить все обратно. Охранники отняли телефон и компьютер, испортили телевизионный кабель. В какой-то момент Чэнь смог передать наружу небольшой видеорассказ об условиях своей жизни. Когда это обнаружилось, охрана завернула Чэня в одеяло и избила.

Но Чэня больше беспокоило другое. Его шестилетней дочери запрещали ходить в школу. Именно это, судя по всему, возмутило технически подкованных жителей Пекина, Шанхая и других крупных городов. 23 октября 2011 года тридцать из них попытались прорваться к Чэню. Охранники отняли и разбили о камни телефоны и видеокамеры. Гости уехали ни с чем. Эта драма привлекла внимание многих китайцев, например Хэ Пэйжун, преподавательницы английского из Нанкина. Прежде она о Чэне не слышала:

Первое, что я сделала, это проверила факты, о которых говорил Чэнь Гуанчэн… И даже если он однажды нарушил закон, борясь за права человека, я думаю, он уже заплатил за это. То, как с ним обращаются после освобождения, шокирует. Я не могла себе представить такие зверства в современном Китае. Мои друзья (некоторые из них – офицеры милиции) не верят, когда я рассказываю об этом.

Хэ присоединилась к “кампании темных очков” и начала рассказывать в блоге о Чэне и своем намерении посетить затворника 5 ноября, в день его рождения. Милиционеры, видимо, тоже ждали этого дня. Они стали следить за Хэ, сопровождать ее на работу и советовали не ездить в деревню. В какой-то момент, по ее словам, ей даже предложили оплатить отпуск, если это заставит ее остаться в стороне. Когда Хэ отказалась, ее поместили под арест до дня рождения Чэня. Она не испугалась. Вместе с другими сторонниками Чэня она распространила четыре тысячи наклеек на бампер с лицом Чэня, замаскированных под рекламу Kentucky Fried Chicken и с надписью Free CGC(“Свободу Чэнь Гуанчэну”). (Милиционерам объясняли, что это реклама курятины.) “Если сравнить эту затею с наклейками с предыдущими выступлениями в защиту прав человека в Китае, – сказала Хэ Пэйжун, – то, думаю, она отражает взгляды среднего класса, ведь в ней могут участвовать только люди, у которых есть машины”.

О кампании упомянули в международных новостях. Две недели спустя местные власти пошли на уступки. Дочери Чэня позволили посещать школу. Сам Чэнь остался под замком. Дело стало позором для правительства, но чем больше Чэнь и его сторонники жаловались, тем неохотнее власти показывали, что действуют под давлением. Когда иностранный репортер задал вопрос о Чэне на пресс-конференции во Всекитайском собрании народных представителей, его слова изъяли из стенограммы.

Глава 15

Песчаная буря

Весна в Пекине – время песчаных бурь. Ветер, дующий из монгольских степей, подхватывает по пути песчинки. Можно издали заметить приближение бури: небо становится неземным, желтым, а в оконных рамах образуются барханчики. В марте 2011 дом в хутуне, где я жил с Сарабет Берман (своей тогда подругой, а позднее – женой), просыхал после зимы. Мои соседи снова начали ездить на цветочный рынок на окраине столицы, чтобы украсить дом. И тогда пекинские продавцы цветов получили необычный приказ: не продавать жасмин. Это любимый китайский цветок, прекрасно подходящий для чая, с маленькими белыми лепестками, которые поэты связывали с невинностью. Но в этом году милиция объяснила торговцам: сколько бы вам ни предлагали денег – никакого жасмина. Если кто-нибудь будет просить жасмин, запишите номер его автомобиля и сообщите властям.

В Китае цветок приобрел аромат бунта и подстрекательства. Несколькими неделями ранее, 17 декабря, двадцатишестилетний тунисец Мохаммед Буазизи продавал фрукты без разрешения, и полиция конфисковала его товар и избила его самого. Буазизи был единственным кормильцем семьи из одиннадцати человек. Он обратился за помощью в мэрию, но никто не пожелал встретиться с ним. Отчаявшийся и униженный, он облил себя растворителем и поджег спичку.

Его смерть несколько недель спустя привела к демонстрациям против президента Зина эль-Абидина Бен Али. Полиция попыталась их подавить. Записи распространились в “Ю-Тьюбе” и “Фейсбуке”. Протест подогревало недовольство коррупцией, безработицей, инфляцией и политической несвободой. Примерно через месяц тунисский президент лишился поста, а манифестации вдохновили недовольных по всему арабскому миру. За границей произошедшее называли “Жасминовой революцией” (жасмин – это символ Туниса). Сами тунисцы предпочитали говорить о “революции достоинства”. Новости привлекли внимание китайцев. Когда пал режим Хосни Мубарака, Ай Вэйвэй написал в “Твиттере”: “Сегодня мы все – египтяне”.

Китайские власти изображали безразличие. Чжао Ци-чжэн, бывший глава Информационного управления Госсовета, сказал: “Мысль, будто ‘Жасминовая революция’ возможна в Китае, абсурдна”. Газета “Бэйцзин жибао” напомнила: “Все знают, что стабильность – это благо”, а в одной из статей “Чжунго жибао” о важности “стабильности” упомянули семь раз. Не напоказ партия реагировала иначе. Мой телефон зажужжал: новая утечка из Отдела. Указание редакторам всей страны гласило: