Memento. Книга перехода - Владимир Леви Страница 54

Но однажды случилось так, что все родные разъехались, верный заботливый муж слег в больницу на срочную операцию, а телефон целую неделю не работал – стряслось что-то на АТС.

За это время больная выздоровела. Вдруг сама явилась ко мне сияющая, с бутылкой, цветами. «Доктор, я в полном порядке. Больше ничего не боюсь». – «Позвольте, но как?..» – «А знаете, когда уже совсем не на кого надеяться, остается только либо помереть, либо выздороветь. Мой организм выбрал выздоровление. Оказывается, он был симулянтом. Но я об этом не знала».

Вот тебе на, думал я. А я-то, тупоголовый, полтора года промучился – убеждал всячески, гипнотизировал, пичкал лекарствами, пытался вытаскивать чуть не силком на прогулки – казалось, вот-вот, еще усилие…

– Такие пациенты не поддаются гипнозу?

– Наоборот, поддаются со всем возможным усердием и входят в самые глубокие трансы. Только вот лечебные результаты предельно скромны.

Повышенная гипнабельность – оборотная сторона медали совсем иной. Подсознательно танатофобик желает не вылечиться, а только лечиться, лечиться, бесконечно лечиться. Вот почему так трудно, долго и нудно лечатся и клаустрофобии, и агорафобии, и всевозможные ипохондрии. И обязательно: как ни посмотришь – рядышком с таким пациентом или пациенткой находится кто-то дееспособный, заботливый и послушный – супруг или родитель, верная подруга или преданный доктор.

Внутри у этих милых и, кажется, разумных созданий сидит, неведомо для них, хитрющий вампиричный младенчик – слепой вроде бы, но и страшно зоркий – мертвою хваткой вцепляющийся во всякого, кто подаст им надежду на иждивенческую безопасность.

– Да, знаю и по себе: под предлогом боязни смерти очень удобно от жизни прятаться. Сама твоя «должность» больного страхом и оказывается пятачком безопасности. С вами такого, наверное, никогда не бывало.

– Зря так думаете. Бывало. Страх смерти, удушающий страх. Мучался этим в свои плохие времена, переживал ужасы «приближения». Судорога утопающего, тянущего ко дну своего спасателя. Нюанс в том, что спасатель этот – ты сам.

– Что помогало в такие моменты?

– Как и при всех страхах, Доктор Торобоан: парадоксальная психотерапия. Страшно? Пусть будет еще страшней, до упора.

Роль Доктора Торобоана сыграл для меня однажды мой друг, доктор Юлий Крелин, замечательный хирург и превосходный писатель. Встретились мы случайно в московском Доме литераторов. Сидели в фойе, болтали. Вдруг резко мне поплохело. Казалось – вот-вот… Я не сказал ни слова, но Юлик увидел мое состояние и кого-то послал принести воды. Пока несли (мне показалось, что вечность), сказал, улыбнувшись: «Что, прихватило? Не трепыхайся, помирай смело. Смертность стопроцентна, сам знаешь». – «Ага… Это ты меня психотерапевтируешь?» – «Ну. И себя впридачу».

Ухмыльнулись оба, и сразу же я почувствовал себя на чуть-чуть увереннее – этого оказалось достаточно, чтобы мозг успел отдать сердцу команду «держаться» и что-то во мне спружинило и пошло вверх – как поднимается в отчаянном усилии рука армреслингового бойца, уже почти припечатанная.

С этого дня, прямо с этой минуты пошел на поправку.

– Такая польза всего лишь от напоминания общей истины и того, что ты не исключение из нее?.. А сейчас смерти боитесь?

– Нет повода.

– А если бы?.. Вдруг какой-нибудь приступ…

– Возможно, боялся бы, если бы успел испугаться. Если бы успел позволить себе это.

– Мысль о неизбежности смерти не вызывает у вас ужаса, не угнетает? «Мудрый всегда готов» – к вам относится?

– Я совсем не мудрец. Всего лишь человек, кое-что знающий благодаря профессии и скромному жизненному опыту. Племя исследователей мне родное, и мысль о смерти как всеобщей судьбе вызывает исследовательское любопытство, неутолимое любопытство к этой тайне тайн. В личном же отношении к смерти собственной, равно как и к боли, и к душевному страданию, действуют обычные человеческие защиты.

– Какие?

– Банальное сопротивление – псевдозабвение: то, что Фрейд назвал вытеснением. О своей смерти думается неохотно. Подсознание отталкивает от сознания эту тему, и чем упорнее стараешься к ней обратиться, тем отталивание сильнее. Но если все-таки получается – а получается, если не стараться, а наоборот, расслабиться, освободиться, убрать свое «я» – думается легко и спокойно. Иногда размышление принимает форму стиха или музыки.

– А мысль о предсмертных муках, агонии?.. Вы их как врач наблюдали не раз…

– И не только как врач. Общий итог этих наблюдений: природа, при всей своей жестокости, довольно гуманна. Снабдила нас защитами от непосильных мучений. Как Гиппократ заметил, долгое страдание не бывает сильным, а сильное не бывает долгим. Страдание же сверхсильное, околосмертное, либо протекает вообще за гранью всякого восприятия, как, например, при болевых шоках с отключкой, либо быстро и прочно забывается, как родовые муки.

– Что еще вам помогает от страха смерти?

– Любовь. Музыка. Дети. Работа. Природа. Все человечество, размышляющее о смерти с тех пор, как обрело дар размышлять. Экклесиаст, Марк Аврелий, Будда, Хайам, Монтень, Вивекананда, Ауробиндо, Толстой, Бердяев, Семен Франк, Владимир Соловьев, Януш Корчак, Александр Мень… И Спиноза, и Пушкин…

– «Философствовать – значит учиться умирать», это и я себе повторяю, но туго выходит.

– А у кого не туго? Это ведь запредельная задача, всежизненная. В числе первейших моих докторов – великий Сенека. В «Письмах к Луцилию» о смерти говорится на разные лады так, что вместо бессмысленного восстания против неизбежного воцаряется в душе мир. Чего бояться, если и смерть не страшна?

– А я сомневаюсь, что страх смерти, как вы сказали, – отец всех страхов. Маяковский смерти не боялся, а микробов боялся, насекомых боялся, имел еще кучу бзиков, был одержим чувством вины и совершенно детским боязливым тщеславием.

– Кто же сказал, что детки всегда послушны? Все норовят жить своей жизнью. Страх смерти часто приходит к нам просто от нечего делать, а при явных угрозах жизни дрыхнет, как глухой пес.

– И все же – его можно преодолеть?

– Страх смерти не преодолевается, а переодевается.

– ?!..

– В одежды духовности. Не какими-то особыми усилиями, а внутренним дозреванием. Посильным додумыванием того, о чем не думается, как ни стараешься, а то вдруг думается поневоле. И от чего так хочется убежать обратно в бездумье.

– Но доктор Крелин, по-моему, сообщил вам не всю истину. Со стопроцентностью смертности я категорически не согласен. Факт смертности не всеобъемлющ. Еще не доказано, что умирать обязательно, не доказана неизбежность смерти.

– Хотел бы с вами согласиться. Аргументация?