Дневник Канатного плясуна - Андрей Курпатов Страница 50

Энгадин

Вот я и в городе Пестрой коровы!

Привет тебе от гор, что с лугами сожительствуют, создаваяих! Привет от озер, что утопают в стройности сосновых лесов, питая корнидеревьев! Привет тебе от снежных полей, что окутаны тонким туманом! Приветтебе, возлюбленный друг мой!

Так хорошо мне в тихом уголке этом, так хорошо! Одинокоздесь, но не пусто, свежо, но не влажно, светло, да не душно! А когда смотрю яна птиц, что кружат в поднебесье и хватают взор мой крылами своими, то чувствуюя, как душа моя танцует нежную свою песнь!

Здесь повстречал я тень старика, что сотню лет уже непокидает свою обитель — горы и воды, леса и небо. Мал он ростом и сед, лобвысок его, а усы — длинны. Не от того ли, что был он поэтом? Стекают слова поусам поэта и сушат уста его.

В чем ищет себе опоры поэт, что ж недостает ему его Самого?Разве же неведомо тебе, разгоряченное сердце, что Другого искать можно лишьмолча?

Слова наши заменяют Другого нам. Но неужели же нет Егововсе? Неужели же нет иного у нас способа найти Другого, как только выдумать? Акак выдумать Другого, если он Другой? Вот чего не может понять поэт всякий, чтосам он — Другой, а в словах своих теряет он Себя самого.

Кто не глодал кости поэта? Кто не восхвалял его умершим? Ктоне сетовал на него живущего? Такова участь поэта — потерять себя, публично бытьпорицаемым и воспетым быть, но когда уже поздно.

Памятники нужны живым, мертвым они ни к чему. Только героямставят памятники их при жизни, однако же забывают о них после смерти. У поэтовиная доля, и нет ее горше — неведение о славе своей.

Продать себя — вот искушение поэта тягостное, но ещегорестнее судьба проданного! Искушение — мука Господня! Кто сказал, что долженхудожник голодным быть? Тот, видно, кто не был художником, но маляром даштукатурщиком! Несчастен поэт, вынужденный продаваться! «Потерянными поэтами»зовет таких Заратустра.

Но хуже нет поэта, что думает о публике или о вечноститворений своих. Покорить хочет он и завладеть, чем же он лучше насильника? Какже богато раскрашены его одежды! Но сколько насилия в нем и тщеславия душегуба,что лишь на слабую жертвуй способен позариться! «Малодушными поэтами» называетпоэтов таких Заратустра.

Видел я среди поэтов и таких, что Богу бросили вызов, —вот насмешили меня сумасбродные эти поэты! Даже если бы могли оседлать ониветер, куда повезет он их? Что ж Богу-то бросаете вызов вы, самозванцы? Илиможет мизинец грозить голове? Ни жить, ни действовать без нее он не может, а ужгрозить и подавно! «Безумными поэтами» таких поэтов называю я, Заратустра.

Но есть и такие поэты, имя которым — гордость. Гордая птица— такой поэт, но полет его не творчество, а поиск Другого для самого Себя. Нотруды поэтов — не путь к Другому, а путь в никуда. Такова ошибка поэта этого:не то ищет он, не тем и не там, а потому и находит он разочарование!

Стать самим Собой, высечь себя Самого из камня и сохранитьдля Другого — вот первое дело поэта! Но кто ж из поэтов поступал так? Кто жначал с этого, думая о публике только? Кто о публике думает, а не о самом Себе,тот теряет Себя самого, а поэзия его ложью зовется, призванной обольщать,неспособная играть пестротою духа!

Так говорил я к старику этому из города Пестрой коровы:

«Поэт, отчего нужны тебе были другие, когда не было срединих Других? Кого искал ты в них, если не Себя самого? Но как мог ты найтисамого Себя там, где тебя нет? Нет тебя и в Другом, но и с ним можешь ты быть,лишь если будешь ты самим Собою! От других же можно только бежать, но какубежишь ты от самого Себя?»

Долго молчал в ответ мне старик этот, и сокрушенным выгляделлоб его, и трепетали длинные усы седые его над старческими губами.

«Нет во мне слез более плакать, — сказал мнестарик. — Растерял я свою глубину, ибо бился о стену. Надо было уйти мне,но что свобода для поэта, если не пустота!»

Долго молчал я в ответ на слова эти. Скептицизм — вототчаяние поэта, вот его одиночество.

«Радовался ли ты, старик? Танцевал ли? И неужели же никто незахотел танцевать рядом с тобою, глядя на танец твой?»

Пожал плечами старик, и медленно пошел он в долину, гдепаслись пестрые коровы. А я стал плакать о судьбе поэтов — этих лучших излюдей, которые лучшего-то и не разглядели в себе, самих Себя не разглядели они!

Потом посмотрел я на горы, на небо, на солнце, что залилосветом своим луга изумрудные, и увидел, как танцует Мир танец свой, и, танцуя,покинул я город, где дух пестр, да слишком рябой!

Большой и красочный хвост отрастил павлин себе, чтобынавлекать на себя взгляды, да только не может теперь он летать, тяжеловесный, иоттого не ощущает он на себе взора Другого, а только глаза других — так смотриттолпа на поэта!

Готов ли ты обрезать хвост себе, пожертвовать красочностьюодеяния своего, которое не есть ты, а есть балласт твой, чтобы взлететь,дорогой мой друг? — вот о чем спрашивает нежное сердце мое, что жаждеттвоего полета.

Твой Заратустра.