Любовь - Рихард Давид Прехт Страница 41

Открытие действительно поразительное, но какой урок можно извлечь из него в отношении человеческой любви? Надо думать и рассуждать, читая книги журналистов, пишущих на научные темы. В этих книгах много пишут об открытии гормона «верности». Дальше других зашел немецкий журналист Бас Кастен. Для него окситоцин — «гормон любви» (64). Вещество, обусловливающее супружескую верность у степных полевок, наверняка делает и человека верным в любви.

Так ли это? Действительно, у человека тоже есть эти два гормона — окситоцин и вазопрессин. Оба гормона были открыты еще в начале XX века, и их активность связывали с регуляцией водного баланса и пищеварения. Если взглянуть на эти гормоны с точки зрения эволюции, то можно заметить, что окситоцин является весьма древним гормоном. Маленькая, состоящая всего из девяти аминокислот молекула, обнаруживается у дождевых червей. У человека окситоцин синтезируется в гипоталамусе, а потом поступает в заднюю долю гипофиза. По действию окситоцин сходен с опиатами: он оказывает возбуждающее и одновременно тормозящее влияние и отчасти успокаивает.

То, что рецепторы к окситоцину оказывают важное влияние на стремление образовывать пару и сохранять связь и у человека, считается вполне вероятным. Так, например, психолог Сет Поллак из Калифорнийского университета в Монтерее показал, что содержание окситоцина в крови детей-сирот ниже, чем у детей, воспитанных дружными любящими родителями. Таким образом, можно считать окситоцин гормоном, обеспечивающим долговременную прочную связь. У женщин окситоцин усиливает сокращения матки во время родов, стимулирует выработку молока и повышает привязанность к ребенку. У мужчин и женщин окситоцин способствует переходу переживания первого полового контакта с партнером в долговременные отношения.

Таково первое впечатление. Правда, при внимательном чтении напечатанных мелким шрифтом сносок содержание любого документа становится менее ясным, чем кажется на первый взгляд. То же самое касается рассуждений о гормонах. Неоспоримо, что и окситоцин, и вазопрессин оказывают на человека одурманивающее, наркотическое действие. Во время полового акта в организме мужчины вырабатывается огромное количество вазопрессина и окситоцина; у женщин преобладает окситоцин. Чем больше этих гормонов, тем сильнее одурманивание. Характерные для оргазма судорожные сокращения полового члена, матки и влагалища тоже являются следствием активности окситоцина. Но от этого мы не становимся степными полевками. Знаменательно, что и сами авторы исследования особо подчеркивали, что их результаты нельзя переносить на человека. Расположение рецепторов в нашем мозге имеет совершенно иную топографию, нежели у полевок.

Однозначно ясно только одно: у человека окситоцин играет важную роль в сексуальной стимуляции. В течение десятилетий зоотехники впрыскивали гормон животным, чтобы привести их в состояние полового возбуждения. Куры и голуби становились готовыми к спариванию в течение нескольких минут после инъекции. У людей — хорошо подходящих друг другу половых партнеров — выброс окситоцина происходит при одном взгляде друг на друга. Видимо, и в самом деле привязанность, опосредованная сексуальной связью, имеет прямое отношение к окситоцину. Повышенный уровень окситоцина у кормящей матери усиливает ее привязанность к ребенку, и точно так же повышение выработки окситоцина усиливает телесное влечение к желанному половому партнеру.

Но должен ли человек при этом находиться в состоянии влюбленности или любить? Согласно данным многих исследований, выброс окситоцина происходит, когда кто-то другой обнимает, гладит или массирует нас. Гормон производит не только половое возбуждение, но и вызывает чувство удовлетворения и безопасности. При прикосновениях к самому себе уровень окситоцина и вазопрессина остается низким, зато долго сохраняется на высоком уровне после удачного полового акта: мы прекрасно себя чувствуем! Но это же чувство, как и все прекрасное в нашем мире, может быть очень болезненным, вызывать сексуальную зависимость и нездоровую ревность.

Окситоцин и вазопрессин делают нас такими же счастливыми, как и степных полевок. Тем не менее есть и существенное различие: эти гормоны не делают нас верными! Окситоцин — это гормон «хорошего самочувствия» и, возможно, «привязанности», но не является при этом ни «гормоном верности», ни «гормоном любви». Если бы окситоцин признали гормоном любви, нам пришлось бы признать, что степные полевки — любящие животные. Но от такого скоропалительного вывода придет в ужас даже самый твердокаменный и закаленный биохимик.

В 2006 году специалист по популяционной генетике Геральд Геккель из Бернского университета выполнил работу, которая при всей ее избыточности заставила потускнеть результаты исследований по генетически запрограммированной верности. Геккель исследовал 25 видов мышей, за исключением степной полевки, живущих в дикой природе. Результат оказался поразительным. Наличие рецепторов окситоцина и вазопрессина у степных полевок является не исключением, а правилом. С точки зрения генетики все мыши запрограммированы на верность, кроме двух их видов (включая и известных нам горных полевок). Но мыши отнюдь не отличаются верностью! Если бы все дело заключалось в гене, программирующем синтез рецепторов, то на свете существовало бы 23 вида верных мышей и два — неверных. Однако вместо этого мы имеем 24 вида неверных мышей и только один — верных. И несмотря на то, что степные полевки пожизненно сохраняют верность одному партнеру, у них тоже случаются измены.

То, что делает мышь более человечной, делает человека менее зависимым от биохимии, чем хотели бы думать некоторые ученые и журналисты. Не стоит поэтому испытывать наши гены на коды верности или неверности, ибо, если Геккель прав, то и у мышей нет строгой зависимости между генотипом и социальным поведением. Скорее всего надо признать, «что моногамия у млекопитающих не зависит от незначительного изменения какого-то одного гена: представляется маловероятным простое генетическое программирование такого сложного и важного явления, как поведение при спаривании» (65).

То, что окситоцин в большом количестве выделяется во время полового акта, отнюдь не является весомым аргументом в пользу того, что окситоцин определяет наши долговременные любовные отношения. Само собой разумеется, что окситоцин имеет какое-то отношение к любви — об этом никто не спорит. Дело обстоит здесь точно так же, как с приправой карри к индийскому блюду. Без карри блюдо теряет свой особый вкус. Но нельзя говорить, что только карри определяет специфический вкус индийского блюда.

Так в чем же противоречие? Первое: чувство привязанности — еще не любовь. Высоко ценить человека — это значит испытывать к нему привязанность, но не обязательно любить, во всяком случае, в патетическом и романтическом смысле. Для Элен Фишер, которая в своей системе не оставила места любви, ограничившись одной привязанностью, вполне достаточно окситоцина и вазопрессина для прочного соединения пары. «Эта эмоциональная система развивается для того, чтобы мотивировать индивидов к позитивному социальному поведению и/или установлению прочных и устойчивых родственных отношений во имя исполнения присущего нашему виду родительского долга» (66).

Нам нет никакой нужды размышлять о том, кто может быть таинственным стимулятором, управляющим этим процессом. Достаточно еще раз указать на то, что для исполнения «присущего нашему виду родительского долга» не нужны ни любовь, ни привлечение мужчины. Доказательства мы в изобилии находим у человекообразных обезьян, а также у первобытных и современных людей. Буржуазная семья — это не эволюционная норма, а лишь одна из многих моделей, и перспективы этой модели, как мы увидим ниже, нельзя назвать блестящими.