Спасите игру! Ведь жизнь – это не просто функция - Кристоф Кварх Страница 4

Едва начав играть вместе с другими, дети обнаруживают, что игра становится увлекательнее, если происходящее в ней ограничить определёнными правилами. К тому времени, как мы становимся взрослыми, то, как правило, уже хорошо умеем эти правила соблюдать. Мы умеем придерживаться того, что в рамках пространства и времени игры считается правилом, то есть является предпосылкой к тому, чтобы игра оставалась игрой. Однако у каждого из играющих должна быть возможность в рамках этих правил чувствовать себя свободным, проявлять свой творческий потенциал, совершенствовать умения и навыки, умножать знания, то есть, играя, развиваться.

Это уже само по себе прекрасно, но гораздо больше радости мы переживаем, играя с другими. В этом случае нам тоже нужны определённые правила, на которые мы опираемся, чтобы можно было вместе играть. Если это удаётся, то мы, как и наши партнёры по игре, ощущаем, что игра объединила нас в некое сообщество.

Эти переживания (свободы и автономии, с одной стороны, и общности — с другой), а также свобода от страха — вот три главных причины, почему мы, люди, так любим играть. Один из основополагающих переживаний начального периода жизни (оно относится отчасти даже к перинатальному периоду): наши рост, развитие, а позже также автономия и свобода возможны только при условии теснейшей связи с другими, в первую очередь, с матерью и с отцом. Этот опыт, который мы приобретаем ещё в раннем детстве, глубоко укоренён в нашем мозгу, и затем в течение всей жизни мы находимся в поиске такой модальности совместной жизни с другими, которая позволяла бы нам чувствовать себя одновременно максимально свободными и одновременно максимально связанными с кем-то. Жизнь в свободе и в связи с другим — это базовая потребность человека. И эта потребность не всегда — а в жизни многих людей даже очень редко — получает своё удовлетворение. Получить вместо здоровой связи липкую, подавляющую всякую автономию привязанность, очень легко. И когда потребность в свободе остаётся неутолённой, то даже дети всеми доступными им средствами пытаются отвоевать автономию.

Однако именно в игре, в частности в совместной игре с другими, мы можем пережить тот опыт, которого зачастую не может нам предоставить мир целей и необходимостей: это возможно! Можно быть и ощущать себя одновременно свободным и связанным с другими, хотя бы пока длится совместная игра.

Потому-то совместные игры столь притягательны. Потому-то потребность в игре столь сильна, что кажется врождённой.

И потому-то её нельзя подавить: ну, может, иногда и можно, но долгое время — никак. Чтобы перестать играть, людям пришлось бы совершенно забыть как о потребности в общности и связи с другими, так и о потребности в свободе и автономии.

Временами, в ходе особенно тяжелых периодов истории, предпосылки к игровому исследованию человеком себя и мира бывали сильно ограничены. Кроме того, иногда нашей склонностью к игре злоупотребляют, действуя с позиций выгоды. Однако человеческая потребность в игре, очевидно, не может подавляться долго. Она снова и снова пробивает себе дорогу. Даже при национал-социализме в лагерях уничтожения, от Освенцима до Бухенвальда, среди приговорённых к смерти находились такие, кто до последней минуты не переставал играть, чтобы как-то пережить невыносимые условия существования. Например, некоторые заключённые устраивали для своих товарищей театральные представления.

Создаётся впечатление, что свойственная людям потребность в игре коренится глубоко в мозгу. Это распространённое предположение недалеко от истины. Однако прежде чем заниматься подкрепляющими нейронными сетями, мозговыми центрами вознаграждения, «гормонами счастья», и всем остальным, что там ещё активизируется, когда люди играют, возможно, стоит подойти ко всему этому (отчасти) играючи. Ведь довольно часто мы находим главное совсем не там, где целенаправленно его ищем.