Век амбиций. Богатство, истина и вера в новом Китае - Эван Ознос Страница 30

Портал журнала “Цайцзин” (“Экономика и финансы”) хоть немного отличался от других новостных сайтов. Если “Синьхуа” прославляло НОАК за спасательные операции, “Цайцзин” выяснял число пострадавших и сообщал, что “многие жертвы стихии до сих пор не получили провизию и медикаменты”. Я задумался об особом стиле “Цайцзина” и решил, что это может быть связано с личностью редактора Ху Шули. Я попросил ее о встрече. Я хотел узнать, как договариваются с учреждением, которого не существует.

Я услышал Ху Шули до того, как увидел ее. Я ждал в кабинете рядом с ньюсрумом “Цайцзина”, чистом и просторном помещении со стенами из серого кирпича на девятнадцатом этаже “Прайм-тауэр” в центре Пекина, когда услышал стук каблуков. Она прошла мимо двери в ньюсрум, выстрелила очередью указаний, а уж после направилась ко мне. Перед встречей редактор Цянь Ган, давно знающий Ху, предупредил, что она “стремительна и внезапна, как порыв ветра”.

Ху оказалась худой женщиной пятидесяти с лишним лет, ростом метр шестьдесят, с короткой стрижкой и в однотонном костюме, из близнецов которого, как выяснилось впоследствии, и состоял ее гардероб. Она так убедительна и напориста, что похожа на “крестного отца в юбке”, заявил один репортер после первой встречи. Другие коллеги сравнили манеру Ху вести беседу с автоматной очередью. Ван Лан, редактор официальной экономической газеты “Цзинцзи жибао” и старый друг Ху, отвергал ее предложения поработать вместе: “Некоторая дистанция способствует дружбе”. Общение с ней было или захватывающим, или изматывающим. Ее собственный босс Ван Бомин, председатель медиагруппыSEEC, полушутя признался мне: “Я ее боюсь”.

В мире “новостных работников” (так называются журналисты на партийном языке) Ху Шули на исключительном положении. Она неисправимый правдоискатель и при этом близко знакома с некоторыми из влиятельнейших партийцев. В 1998 году, когда Ху открыла “Цайцзин”, располагая всего-навсего двумя компьютерами и арендованным конференц-залом, она повела журнал по самому краю, позволяя себе ровно столько скандалов и провокаций, сколько мог стерпеть Отдел. Это означало необходимость выбирать, что освещать (бесстыдные корпоративные махинации, вал коррупционных дел), а что нет (“Фалуньгун”, годовщины событий на Тяньаньмэнь). Ху оставалась редактором тогда, когда журналистов сажали в тюрьму или заставляли замолчать. В китайской и зарубежной прессе ее часто называли “самой опасной женщиной в Китае”. Сама она титуловала себя “дятлом”, долбящим дерево не для того, чтобы свалить его, а чтобы выпрямить.

Дизайном и глянцевым духом “Цайцзин” напоминал журнал “Форчун”. Страницы пестрели рекламой часов “Картье”, китайских кредиток и внедорожников “Мерседес”. Язык был осознанно провокационным. Но ТВ и газеты с миллионными тиражами интересовали пропагандистов куда больше, чем журнал тиражом двести тысяч – хотя его и распространяли по главным правительственным, финансовым и научным учреждениям, что наделяло журналистов “Цайцзина” огромным влиянием. У журнала есть два сайта (на китайском и английском языках) с ежемесячной аудиторией около 3,2 миллиона человек. Ху вела широко цитируемую колонку в печатной и в сетевой версии. Ежегодно она устраивала конференции, куда съезжались ведущие партийные экономисты.

Искренность Ху выделялась на фоне индустрии, где правду часто заменяли политические соображения. Вскоре после землетрясения на сайте “Синьхуа” появилась изобиловавшая подробностями заметка о том, как космический корабль “Шэньчжоу-7” сделал тридцатый виток вокруг Земли: “Спокойный голос диспетчера нарушил тишину на корабле”. Все бы хорошо, да корабль пока еще не запустили. Новостное агентство извинилось за публикацию “черновика”.

Нежелание поставить интересы партии выше истины чревато неприятностями. “Репортеры без границ”, составляя в 2008 году международный рейтинг свободы прессы, поставили Китай на 167-е (из 173) место – между Ираном и Вьетнамом. Статья 35 китайской Конституции гарантирует свободу слова и прессы, но правительство вправе отправлять в тюрьму редакторов и репортеров, которые, например, “наносят урон национальным интересам”. В китайских тюрьмах находилось 28 журналистов – больше, чем в любой другой стране. (В 2009 году Иран впервые за десять лет превзошел Китай.)

Журнал Ху Шули – первое в КНР издание, стремящееся стать новостной компанией мирового уровня. “Он [‘Цайцзин’] отличается от всего, что мы видим в Китае, – сказал мне экономист Энди Се. – Само его существование – отчасти чудо”.

Когда я впервые отправился домой к Ху Шули, я был уверен, что ошибся адресом. В отличие от многих своих репортеров и редакторов, она не поселилась в каком-нибудь модном жилом комплексе, а по-прежнему жила с мужем в старой многоэтажке, в трехкомнатной квартире с окнами, выходящими в парк. Этот район служил твердыней китайских традиционных медиа. Здесь располагались штаб-квартиры государственного радио, а также кино- и телецензоров. В 50-х годах этот дом был отдан партийным кадрам и квартира в нем досталась и отцу Ху.

Ху Шули из семьи убежденных коммунистов. Ее дед Ху Чжунчи был известным переводчиком и редактором; его брат управлял заметным издательством. Ее мать, Ху Лин-шэн, занимала должность главного редактора газеты “Гун-жэнь жибао”, а отец, Цао Цифэн, сначала был подпольщиком, а после получил профсоюзный пост. С малолетства Ху Шули говорила то, что думала, и это очень тревожило мать.

Когда Ху было тринадцать лет, страну захлестнула Культурная революция. Обучение девочки прервалось. Семья пострадала: как влиятельный редактор мать Ху подверглась критике в собственной газете и была помещена под домашний арест. Отца перевели на незначительную должность. Ху, как и ее сверстники, стала хунвэйбином и ездила по стране, насаждая любовь к “краснейшему из красных солнц” Мао Цзэдуну. Когда движение скатилось к насилию, Ху стала искать убежища в книгах: “Это было смутное время, мы растеряли все ценности”. За месяц до семнадцатилетия Ху сослали в деревню, чтобы она посмотрела на крестьянскую революцию. Увиденное поразило девочку У крестьян не было мотивации что-либо делать:

Они просто лежали в поле, иногда часа по два. Я спросила: “Мы разве не должны работать?” Они поинтересовались: “И как тебе такое в голову пришло?” Десять лет спустя я поняла, что все это неправильно.

Для многих ее сверстников ссылка стала откровением. У Си, идеалист, сосланный в деревню, вспоминал свои первые дни в чугунолитейном цеху: “Нас учили, что пролетариат – самоотверженный класс, и мы верили этому всей душой”. Через пару часов после появления У к нему подошел рабочий:

– Хватит. Отдохни.

– Но мне больше нечего делать, я могу продолжить.

– Людям это не понравится.

Если бы У работал весь день, норму выработки увеличили бы всем. У отложил инструменты. Вскоре он научился секретам выживания на государственной фабрике: как красть запчасти, как делать лампы на продажу на черном рынке. У, позднее ставший известным писателем и редактором, убедился в существовании параллельной реальности.

В 1978 году, когда возобновились занятия, Ху Шули смогла вернуться в Пекин, в Китайский народный университет. Едва ли она мечтала о факультете журналистики: просто он оказался лучшим вариантом из предложенных. После учебы Ху устроилась в “Гунжэнь жибао”, и в 1985 году ее перевели в бюро газеты в прибрежном городе Сямынь, избранном для рыночного эксперимента. Ху открыла у себя талант к выстраиванию связей (она регулярно играла в бридж с мэром). Среди тех, у кого она брала интервью, оказался молодой многообещающий чиновник городской администрации, чья приверженность идеям свободного рынка принесла ему прозвище “Бог богатства”. Чиновника звали Си Цзинь-пин, и впоследствии он возглавил Китай.