Семь грехов памяти. Как наш мозг нас обманывает - Дэниел Шектер Страница 28

И вновь о вытеснении

В марте 1998 г. в суде Торонто двадцатилетняя Синтия Энтони не признала себя виновной в убийстве своего ребенка, которому было двадцать три дня от роду ^[135]. Газета Toronto Sun от 19 марта вышла с заголовком в поддержку обвиняемой: «Мать: “Я забыла, как упала”». Энтони заявила, что споткнулась о телевизионный кабель и уронила ребенка на кафель. Но она не упомянула об этом, когда ее допрашивала полиция вскоре после смерти младенца. На суде Энтони объяснила, что трагический случай «поверг ее в шок» и она «заблокировала его в памяти». Она сказала присяжным, что память вернулась к ней лишь спустя месяцы, когда она рассматривала фотографии ребенка. На следующий день психиатр дал показания в ее пользу. «Врач: “Блокировка памяти возможна!”» – гласила Sun. «Масштабы трагедии, которую она пережила, могут сделать ее более подверженной амнезии», – подтвердил доктор Грэм Глэнси.

Одно дело – забыть имя человека, которого вы давно не видели, или редкое слово. Но совсем другое – когда «вне доступа» оказывается вся память о душевной травме, с которой прошло всего несколько минут или часов. Могут ли попасть в блокаду эпизодические воспоминания о личном опыте – даже травмирующие?

Свидетельства позволяют предположить, что доступ к личным впечатлениям может блокироваться при определенных условиях и в определенных пределах. Амнезия, о которой заявила Синтия Энтони, то есть когда о травме напрочь забывают всего через несколько минут, часов или дней, случается не то чтобы редко, но она почти всегда связана с физическими повреждениями мозга. Недавние травмы, напротив, обычно запоминаются ярко и устойчиво: я уточняю это в седьмой главе. И если кто-то не в силах вспомнить только что перенесенную боль, то причина, как правило, в травме головы, а порой – в воздействии алкоголя и наркотиков или в потере сознания ^[136]. И в этих случаях потеря доступа к воспоминаниям, вероятно, не является причиной амнезии: скорее память просто не кодировалась и не хранилась как должно. И все же «защитная блокировка» убедила присяжных в Торонто: с Синтии Энтони сняли обвинения в убийстве второй степени.

Более веские доказательства того, что эпизодические воспоминания могут попасть в блокаду, получены из обычных лабораторных исследований, предметом которых были эмоционально нейтральные впечатления, не наносящие никаких травм. Рассмотрим эксперимент. Я покажу вам список слов из таких категорий, как «фрукты» и «птицы»: яблоко, канарейка, малиновка, груша, ворона, банан… ^[137] Потом мы проведем проверку памяти: я назову несколько слов, скажем груша и канарейка, и попрошу вас вспомнить другие. Как думаете, достаточно ли слов груша и канарейка, чтобы вы смогли вспомнить больше слов? А если это тест, в котором вообще нет слов из упомянутого перечня? Интуитивно так и хочется ответить «да»: одни слова из списка просто обязаны напомнить о других. Но удивительно: по итогам экспериментов все вышло иначе. Видимо, слова, задуманные как сигналы, на самом деле ведут себя как «злые сестры» – те самые, из-за которых слова вертятся на языке, – и отвлекают от поиска, блокируя доступ к другим изученным словам.

Эксперименты также показали, что извлечение из памяти некой информации может препятствовать последующему извлечению другой, если та связана с первой. Представьте: вы заучиваете пары слов, скажем красный – кровь и еда – редис, потом вам называют слово красный как подсказку и напоминают, что в паре с ним было слово кровь ^[138]. Вы вспоминаете об этом, память о связи двух слов, представших в паре, становится крепче, и в следующий раз, когда вам покажут слово красный, вам будет легче вспомнить слово кровь. Но примечательно: после того как вы запомните, что слова кровь и красный стояли рядом, вам будет труднее вспомнить о редисе, увидев слово еда! Когда вы зафиксируете в памяти пару красный – кровь, вам придется подавить воспоминания о недавно представленных вам «красных предметах» помимо крови, чтобы не забивать ум всякими помехами, не дающими вспомнить нужное слово. И есть опасность, что вы подавите память и о таких нежелательных объектах, как редис: вызвать их из памяти будет сложнее, даже несмотря на то что «сигнал» (еда), казалось бы, не имеет ничего общего с «краснотой».

Является ли такое подавление, вызванное извлечением слов, просто любопытным явлением, возникающим лишь при исследованиях отклика памяти, – или это происходит регулярно? Представьте: вы провели отпуск в Европе, вернулись, просматриваете фотографии, и снимок Вестминстерского аббатства напоминает вам о его витражах. Труднее ли вам в этот миг вспомнить витражи Нотр-Дама? Данные экспериментов, которые провела в моей лаборатории психолог Вилма Каутстал, позволяют предположить, что такое возможно. Участники выполняли простые действия – вбивали гвоздь в деревяшку или указывали, где на глобусе Австралия ^[139]. Затем им показывали фотографии некоторых из этих действий, – и во время теста, который мы провели чуть позже, эти действия вспоминались лучше. Но что еще интереснее, просмотр этих же фотографий ухудшил память о действиях, которых на снимках не было (по сравнению с другим тестом, на котором участникам вообще не показывали никаких фотографий).

А это уже может повлечь важные следствия для правовой системы: подумайте о свидетельских показаниях! ^[140] Очевидцев, как правило, выборочно опрашивают о деталях события. Может ли повторное извлечение воспоминаний об этих случаях затруднить воспоминание тех аспектов впечатлений, о которых никто не спросил? Если да, это крайне нежелательный побочный эффект допроса – ведь следователям не раз приходится возвращаться к деталям события, о которых они не спросили изначально.

Допрос свидетелей был воссоздан в лаборатории. Участникам эксперимента показывали цветные слайды с изображением места преступления – комнаты в студенческом общежитии, где случилась кража, – а затем выборочно расспрашивали их о том, что те увидели, например о свитерах с эмблемой колледжа. В комнате были и другие свитера, но никто не спрашивал ни о них, ни о других предметах – например, об учебниках. И если сравнить показатели с памятью на учебники, то испытуемые лучше вспоминали о тех свитерах, про которые устроители эксперимента спрашивали, и хуже – о тех, про которые вопросов не задавали. Видимо, после успешного извлечения воспоминаний об одних предметах память о других, принадлежащих к той же категории, попадала в блокаду.