Наука любви и измены - Робин Данбар Страница 23

С точки зрения биологии все объясняется просто: как правило, мужчины не хотят воспитывать чужих детей и стараются этого избежать. Ведь если им придется это делать, значит, они обделят вниманием собственных детей, а такой альтруизм противоречит смыслу и сущности эволюции. Но если уж их выбор ограничен – тогда мужчины скорее пойдут на уступки, чем останутся в бобылях. Вместе с Дэвидом Уэйнфортом мы убедились в этом, анализируя американские объявления о знакомствах. Мужчины, называвшие себя состоятельными, откровенно писали, что ищут женщину «без детей от прежних браков». Зато мужчины, ограниченные в средствах (во всяком случае, о своем достатке они не упоминали), оказывались покладистей и иногда даже прямо сообщали о своей готовности воспитывать детей от другого брака. Антрополог Барри Хьюлетт заметил сходное явление у пигмеев племени ака, которых он изучал в Конго: мужчины, слывшие хорошими охотниками (а это качество в большой цене у пигмеек), были нерадивыми отцами и предпочитали волочиться за другими женщинами. Зато менее удачливые и популярные охотники компенсировали это усердной заботой о детях.

Все приведенные примеры показывают: брачные игры – штука чрезвычайно сложная. Даже если у нас есть явные предпочтения, мир, в котором мы живем, далек от совершенства, и найти пару, в точности отвечающую нашим запросам, – редкая удача. Куда чаще мы вынуждены идти на компромисс. А жизненный опыт точно подсказывает, чем можно поступиться в первую очередь. Когда мы с Богуславом Павловским анализировали британские брачные объявления, то обнаружили: и мужчины, и женщины всех возрастных групп сообразовывали уровень притязаний (количество требований к партнеру) с тем, какое положение на «любовном рынке», по их мнению, занимают они сами. Представители самых востребованных возрастных категорий (женщины под тридцать и мужчины слегка за сорок) проявляли самую высокую требовательность к потенциальным партнерам, но по мере снижения спроса готовность идти на уступки возрастала. Оба пола на удивление точно соотносили запросы с собственной рыночной ценностью – с одним только исключением: мужчины старше сорока, ближе к пятидесяти, радикально себя переоценивали. И все же, по-видимому, даже мужчины вполне обучаемы: к тому времени, когда им слегка переваливало за пятьдесят, они уже гораздо лучше осознавали свое место.

Люди вообще очень точно регистрируют соотношение спроса и предложения. Эмили Стоун и ее коллеги изучили брачные предпочтения приблизительно 4500 мужчин и 5300 женщин из 36 разных культур в разных частях света. Им удалось выяснить, что мужчины снижают планку в выборе пары, когда в численном соотношении полов заметно преобладают мужчины (то есть между ними возрастает конкуренция), и, наоборот, повышают критерии – по крайней мере, если речь идет о поиске пары на долгий срок, – когда в численном соотношении полов преобладают женщины (то есть выбор расширяется). Еще важнее другое: мужчины, оставаясь в меньшинстве, часто предпочитают случайные связи (женщинам приходится соревноваться за мужчин, а значит, они не могут на них давить). Когда же, наоборот, женщин немного и за них приходится конкурировать, мужчины выказывают бо́льшую готовность вступать в брак. Впрочем, женщины, оказываясь в большинстве, наоборот, становятся разборчивей. По-видимому, это – реакция на повальное мужское легкомыслие, неизбежное при таком соотношении полов, способ урезонить мужчин с помощью завышенных требований. Это наводит на мысль о том, что взаимодействие брачных стратегий обоих полов является динамическим и, видимо, никогда не достигает устойчивой точки равновесия. Что в очередной раз позволяет сделать вывод: конфликт интересов даже в этой сфере чреват войной.

Мой любимый пример, иллюстрирующий нашу способность идти на компромисс, – эксперимент, проведенный Джеймсом Пеннбейкером в барах для холостяков в Балтиморе, штат Мэриленд. Три раза в течение вечера – в девять часов, в десять и в полночь – трезвых посетителей обоего пола просили оценить присутствующих в зале лиц противоположного пола и собственного пола с точки зрения привлекательности. Если оценка представителей собственного пола никак не менялась в течение вечера (если уж на то пошло, они даже становились менее привлекательными по мере того, как вечер переходил в ночь), то представители противоположного пола загадочным образом становились все привлекательнее с приближением «часа Золушки». (Характерно, что эта тенденция наблюдалась у обоих полов.) И какой же из этого следует вывод? Если, конечно, вы не готовы поверить в то, что самые некрасивые посетители бара ушли раньше других, найдя своего принца (или принцессу), мне кажется, это явно свидетельствует о том, что «одинокие сердца» обоего пола просто-напросто понижали планку своих требований по мере того, как приближалась грустная перспектива уйти домой в полном одиночестве. Кто сказал, что романтика умерла?

Павлин распускает хвост

Расхожее мнение гласит, что мужчина идет на охоту ради мяса для жены и детей. Поэтому кажется более чем разумным, что женщины предпочитают мужчин-добытчиков или по крайней мере зажиточных. Однако в 1990-е годы у ученых появились сомнения относительно значения охоты как формы родительской заботы. Да, это верно, что мужчины ходят на охоту и потом приносят на стоянку мясо. Но, может быть, главная цель охоты все-таки – не оно? Изучая охотничье-собирательские общества, американский антрополог Кристен Хокс пришла к выводу: охота на крупную дичь вносит довольно скромный вклад в семейные припасы, если сопоставить его с затрачиваемыми усилиями. Конечно, когда охотник убивает слона, всем достается много мяса. Но это происходит очень нерегулярно, мужчинам приходится тратить много времени и сил и подвергаться большому риску, чтобы выследить и подстеречь слона (или любую другую крупную дичь). На самом деле мужчины обеспечивали бы свои семьи гораздо бо́льшим количеством калорий, если бы ставили ловушки на мелкую дичь или добывали растительную пищу вместе с женщинами, а не охотились на крупных опасных зверей. Кроме всего прочего, они тратили бы на это гораздо меньше времени и энергии и меньше рисковали погибнуть от клыков или когтей или переломать себе ноги и руки. Но в первобытных обществах есть еще одно загадочное обстоятельство: когда мужчины приносят с охоты мясо, они не отдают его целиком собственным семьям. Согласно строгим правилам, они должны поделиться мясом со всеми членами общины, и в итоге семье охотника достается совсем небольшая доля. Поэтому Хокс задалась вопросом: что если смысл охоты на крупную дичь в подобных обществах как раз в том, что дичь – крупная и опасная? Для мужчины это возможность продемонстрировать, что он способен справиться с этими трудностями и вернуться домой с мясом. Ведь это лучшее и неопровержимое доказательство его ловкости, силы, отваги, хитрости – словом, качества его генов. Таким образом, охота на крупную дичь – это способ не только обеспечить семью пищей, но также порисоваться и покрасоваться.

Дарвин, развивая свою теорию эволюции, оказался вынужден объяснить казусы типа павлиньего хвоста. Как столь нелепое украшение, явно мешающее птице летать, могло появиться в результате естественного отбора? В итоге ученый пришел к выводу, что ответ лежит в другой плоскости: ведь естественный отбор сказывается не только на способности отдельной особи выживать, но и на ее способности оставлять потомство. Поэтому главным оказывается компромисс между задачами выживания и размножения: само по себе выживание в течение длительного времени еще не гарантирует возможности оставить потомство. Важно еще и продолжить свой род. Причем важно настолько, что есть смысл умереть молодым, если удастся оставить многочисленное потомство. Хвост павлина, как начал осознавать Дарвин, вполне объясним с точки зрения явления, которое он позже назвал половым отбором – отбором тех качеств, которые увеличивают способность к размножению, потому что делают особь более привлекательной в глазах противоположного пола.