Под тенью Сатурна. Мужские психологические травмы и их исцеление - Джеймс Холлис Страница 23

Как-то несколько лет тому назад я увидел во сне своего футбольного тренера того времени, когда я еще учился в колледже. Я не встречался с ним тридцать лет. Найдя его адрес в старом классном альбоме, я написал ему письмо в Индианаполис. Он вспомнил меня и, рассказывая о своей жизни, добавил: «Этому нас научил футбол. Тебе было больно, но ты преодолевал боль и был готов участвовать в следующем матче». Возможно, это было самое простое послание в жизни, но, несомненно, оно было самым необходимым. Наверное, образ тренера возник в моей психике по прошествии стольких лет, чтобы напомнить мне об этом послании.

Всего несколько лет назад на День труда мы с женой пошли прогуляться с собакой. Было еще очень рано, и на поле школьного стадиона стоял густой туман. На таком расстоянии мы могли видеть лишь смутные очертания и слышать отдаленный монотонный низкий голос. Жена сказала, что ужасно, когда тренер в праздник гоняет ребят с полной нагрузкой, а не отпускает их домой, к семье. Я ответил, что они хотят быть на стадионе и даже соревнуются между собой, чтобы заслужить это право. Правда, я не добавил, что они хотят, чтобы им стало больно, чтобы это случилось между прочим, в схватках и столкновениях, что они нужны друг другу, что в каком-то смысле здесь идет речь о любви и что на поле, в этом тумане, они ищут своих отцов. Я не добавил всего этого, так как у меня не было уверенности в том, что я смогу внятно это объяснить. И действительно, только столкнувшись с внутренними чудовищами в процессе собственного анализа, я осознал, что во всей моей жизни не было ничего более мудрого, важного и необходимого, чем то, что я вышел играть на зеленое поле и сломал себе палец.

На таком поле юноша ищет забытый ритуал перехода и своих ушедших предков, хотя знает, что их там нет. По мнению Юнга, он ищет символическую жизнь. Осмысление наступает лишь тогда, когда люди начинают «ощущать, что они живут символической жизнью и являются актерами в божественной драме». В том или ином виде, в завуалированной культурой форме юноша ищет образы, привлекательные для своего либидо, способствующие индивидуальному развитию молодого человека, а значит, и его сообществу. Его потребность в индивидуации очень глубока и имеет архетипические корни. Лишенный этих образов и ритуалов, он будет ощущать внутреннюю утрату. Он будет часто подвержен депрессии или начнет злоупотреблять алкоголем или принимать наркотики, чтобы притупить боль. Так же, как Норман, он останется в подвешенном состоянии мальчика-мужчины или с помощью гиперкомпенсации войдет в образ мачо. Он поверит, что свою маскулинность следует подтверждать, укладывая женщин в постель, гоняя на гоночном спортивном автомобиле или зарабатывая большие деньги. Конечно, где-то глубоко внутри он знает правду и отчаянно боится того, что она раскроется; он сам уверен в том, что является самозванцем в мужской компании.

Через такие же или сходные испытания на зеленом поле проходят все мужчины в самых разных ситуациях. Среди встречавшихся мне мужчин (если они были честны со мной) не было ни одного, который бы никогда не испытывал сильного мужского стыда. Та же исцеляющая энергия, которую несет в себе травма, может вызвать у мужчины и стремление к росту, и ощущение своей ущербности. Практически все мужчины-клиенты, с которыми мне довелось работать, обязательно когда-либо испытывали чувство стыда или неполноценности. Большинство из них живо вспоминали о своих промахах, когда, например, они пропускали мяч или проигрывали матч или даже когда им не удавалось создать команду. Для мальчиков такое зеленое поле или пыльная спортивная площадка становятся ареной для испытаний и для переживания стыда.

Кто из мужчин не помнит слоганы и лозунги, развешанные на стенах в спортивной раздевалке? «Нет боли — нет победы». «Если тебе сегодня туго, значит, завтра ты станешь крутым». Кто не помнит детских игр, где приходилось толкаться и падать? Один мужчина, сделавший головокружительную карьеру, постоянно вспоминал особый эпизод своей жизни, который он называл «подчинением Рыжему». Когда ему было лет девять, Рыжий — здоровенный детина, намного старше его, — толкнул его так, что он с разбегу растянулся на спортивной площадке. Тогда под смех всех присутствующих Рыжий измазал ему лицо грязью. Независимо от его достижений в мире взрослых «подчинение Рыжему» оставалось для этого мужчины ключевым событием в его индивидуальном мифе. Кто из мужчин не вспоминает, как его называли «маменькиным сынком» или, хуже того, «сосунком» (как это было во времена моего детства)? Эти травмы постоянно присутствуют в психике мужчины, И значительная часть его взрослой жизни может пройти в доблестных сражениях против духов его прошлых унижений, закованных в латы и панцирь.

Увы, он не может рассказать о переживании этого стыда, чтобы потом его не стыдили другие. И это четвертая великая тайна, которую мужчины хранят внутри себя: они хранят молчание, цель которого заключается в том, чтобы подавить свои истинные эмоции.

Каждый мужчина может вспомнить, как он еще мальчиком или юношей (или даже совсем недавно) рискнул раскрыться, а потом ему стало стыдно и одиноко. Он учится не замечать этот стыд, маскировать его мужской бравадой, скрывать, скрывать и еще раз скрывать. При этом он часто попадает в унизительное положение, но не может выразить свою боль и протест. В пьесе «Гленгэрри Глен Росс» и в одноименном фильме такому унижению методично подвергается весь персонал отдела продаж реально существующей компании. Совершенно взрослые мужчины-менеджеры унижают, как могут, своих коллег, которые, страдая от этого, всякий раз подставляют другую щеку, одновременно стремясь победить друг друга в жесткой конкурентной борьбе: топ-менеджер отдела продаж получает «Кадиллак», менеджер, стоящий на ступеньку ниже, — дешевый набор столовых ножей для разделки мяса, а менеджер, стоящий на четвертой ступеньке в этой иерархии, просто лишается работы. Мужчинам приходится глотать обиду и тем самым углублять свое одиночество. Переживание стыда и сокрытие тайны начинаются с детства и продолжаются всю жизнь, поэтому мужчины становятся соучастниками собственного унижения. Это не позволяет им проявить сочувствие к своим ослабевшим братьям и оказать поддержку им и собственному расщепленному Я.

Мужчин часто удивляет желание женщин разделить с ними их боль. Даже я, терапевт, был поражен умением женщин дойти до самой сокровенной внутренней истины и выразить ее так, чтобы она стала понятной другому человеку. Юнгианский терапевт Роберт Хопке пошел дальше: основываясь на своем опыте, он утверждает, что мужчине требуется год посещать психотерапевта, чтобы достичь того состояния, в котором женщина, как правило, начинает терапию, — с точки зрения его способности выражать свои актуальные чувства и переживания. Мужчины будут выражать свою фрустрацию или говорить о какой-то «внешней проблеме», но они крайне редко смогут внятно рассказать о реальном состоянии своего внутреннего мира. Таково наследие переживаний стыда и самоотчуждения, которые накапливаются у них в душе с самого детства.

Здесь уместно привести два примера. Один связан с мужчиной, который пришел ко мне на прием, чтобы рассказать о претензиях своей жены, и презрительно ухмылялся, глядя на пачку с салфетками. Они послужили стимулом, чтобы напомнить ему о море слез у него внутри, и сразу активизировали его старые защиты. Он посетил всего три сессии, что было вполне предсказуемо, а его брак просуществовал лишь на два месяца дольше. Оказалось, что я осудил его слишком быстро, и, осознав это, я испытал к нему жалость. Его маскулинность была настолько уязвлена, что ему пришлось надеть на себя маску мачо. Это был очень одинокий мужчина. Безобидная пачка салфеток послужила искрой, которая вызвала у него чувства стыда, риска и страха, которые он выстрадал. Его самоотчуждение практически не позволяло ему чувствовать себя в безопасности и доверять жене. Не доверяя ей, он стремился ее контролировать.