Непоборимый Мирович - Вячеслав Софронов Страница 70

Когда они прибыли в расположение лагеря, Калиновский оставил своего коня Василию, а сам отправился вместе с двумя подводами, на которых вслед за ними солдаты из ротного обоза везли закупленные ими продукты, к палатке все того же провиантмейстера, чтоб сдать ему все рук на руки. Мирович же привязал коней у коновязи и прошелся по лагерю, пытаясь определить, что в нем изменилось за время их отсутствия. Все так же стояли в положенных местах часовые, со стороны леса слышались звуки строевой команды, от кузницы доносились звонкие удары молота и ржание лошадей, которых кузнецы насколько дней перековывали, готовя к долгой зиме. Он прошел возле палаток своей роты, заглянул в них, но там было сыро и пусто. Солдаты в этот час должны были находиться на стрельбах или на строевой подготовке. Теперь не было нужды постоянно находиться возле них, поскольку должность подпоручика подразумевала надзор за теми же капралами и сержантами во время учений, а в бою он должен был помогать старшим офицерам и выполнять их поручения.

Василий не сразу привык к тому, что подчиненные стали именовать его «ваше высокоблагородие», хотя такое обращение, чего скрывать, пришлось ему по нраву. Но те же унтер-офицеры, видя его молодость, пытались обходиться с ним панибратски, называя чаще всего по имени, обращались на «ты», давая этим понять, что рановато ему пока еще причислять себя к обер-офицерскому кругу. Василий не слишком противился тому, понимал, что тут ничего не исправишь, и если начать ссору с кем-то из них, то неизвестно, на чьей стороне окажутся старшие по званию офицеры, далеко не все из которых относились к нему открыто и дружелюбно.

Вот и сейчас он мог пойти и понаблюдать, как проходят учения, а потом отчитать любого из капралов за плохую солдатскую выучку, как это частенько делали другие офицеры того же звания, срывая свою злость на подчиненных. Но делать это ему не хотелось не только из-за усталости после дороги, но еще и потому, что обиженный им капрал, будучи в добрых отношениях с ротным поручиком, мог на него, Мировича, донести по любому поводу и попробуй, оправдайся потом в своей правоте, отведи наговор. Так что он счел за лучшее пройти в свою палатку, дождавшись предварительно Калиновского, рядом с которым он почему-то чувствовал себя спокойнее и увереннее.

2

Когда Георгий подошел к нему, они заглянули в свою палатку, где обнаружили сидящих за картами четверых унтер-офицеров. Те лишь взглянули на вошедших и продолжили игру. Двое из них, Павел Буров и Сергей Киселев, жили здесь же, в палатке, двое других были из соседней роты. Вместо стола им служил ротный барабан, гулко отзывающийся на каждый шлепок брошенной карты. Рядом с играющими дымилось несколько обугленных головешек, создававших смрадный запах в палатке. Но игроки не обращали на то ни малейшего внимания, полностью сосредоточившись на своем занятии.

– Сожжете так палатку, – по привычке заворчал Калиновский, не умевший ни в какой ситуации скрыть свое пристрастие к неукоснительному исполнению всех уставных предписаний.

Василий же лишь усмехнулся, предвидя, что тот услышит в ответ от не особо привыкших к подобным замечаниям сослуживцев.

– Вот ты и погляди за костерком, – не отрываясь от игры, посоветовал Киселев. – Сейчас, коль выиграю, то к вечеру винцом разживемся, погуляем.

– Откуда деньги взяли? – поинтересовался Калиновский, сдвигая ногой головни в одну кучу.

– Так жалованье выдали, – отвечали игроки.

– Когда? – спросил Мирович, у которого, как и во время учебы в Шляхетском корпусе, с наличностью было все так же печально, если не считать денег, полученных от Кураева. Из-за этого он и отказывался играть в карты, проигравшись как-то вчистую.

– Вчера вечером. Мы за тебя получили, Василий, – засмеялся Буров и хитро подмигнул ему. – Я жалованье твое уже на кон поставил, – не преминул тот напомнить Мировичу о его проигрыше.

– Как? – не поверил Василий.

– Да слушай ты его! Шутит, – отмахнулся Киселев. – Моя взятка, – тут же сообщил он и сгреб лежащие на барабане кучкой монеты.

– Ах ты, дьявол тебя побери! – бросили карты остальные игроки. – Везет тебе сегодня, Пашка.

– Бывает, что и везет, – снисходительно ответил тот. – Зато в прошлый раз продулся начисто.

– Может, в долг дашь? Отыграюсь, – попросил один из гостей, почесывая давно не бритый подбородок.

– Не умеешь играть, не садись, – покачал головой Буров. – В долг мне еще батя родной запретил давать и самому не занимать. С чем приехали? – повернул он голову к Мировичу и Калиновскому. – Чего привезли?

– Как обычно: крупа пшенная и сухари. А ты чего хотел?

– Мало ли чего я хотел! – покрутил тот головой, засовывая собранные деньги в пороховую сумку, лежащую подле него. – Бабы-то там как, в Нарве? В гости ни к кому не напросились?

– Какие бабы! – начал было Мирович. – Мы там такого насмотрелись… – Но тут Калиновский больно наступил ему на ногу и объявил:

– Фельдмаршала Апраксина под арест взяли. При нас все и вышло…

– Как под арест?! – вскочили со своих мест унтер-офицеры. – Быть того не может!

– Скоро сами узнаете. А я говорю о том, что самолично видел.

– Кто же теперь за него командовать станет?

– Пришлют кого-нибудь.

– Ага, из немцев, – высказал предположение Сергей Киселев. – Мало их в армии на нас ездит, так еще добавят.

– Может, Фермора назначат, – высказал свое предположение Калиновский.

– Филиппа Филипповича? – изумились все. – Так он и есть чистокровный немец. Хуже, чем он, никого и не придумать.

– Нет, он англичанин, – пояснил Мирович.

Вилли Вильмович Фермор, пятидесятилетний генерал, ровесник Апраксина, родился действительно в Англии, но еще при Петре перешел на русскую службу, воевал с турками и шведами, но всегда оказывался на вторых ролях, заслоняемый более деятельными и активными полководцами. Елизавета Петровна относилась к нему с большим почтением и неоднократно, минуя фельдмаршала Апраксина, направляла свои послания лично ему. Но будучи иностранцем, особой любовью солдат он не пользовался, для которых самый плохонький русский генерал казался милее и предпочтительнее, нежели образованный чужеземец.

– Чего гадать, скоро узнаем, – подвел итог спору Павел Буров. – Без начальника армию все одно не оставят. А нам чего беспокоиться? Ни вас, ни меня в генералы не произведут.

– Не в генералы, так в капралы, – рассмеялся один из гостей, – а мы и так уже в капралах ходим.

Вдалеке проиграла труба, извещая обеденное время, и все унтер-офицеры дружно потянулись к походной кухне, на ходу обсуждая только что услышанную новость.

Как и предполагали молодые люди, через неделю по армии зачитали указ императрицы об утверждении генерала Фермора главнокомандующим. Но особого воодушевления или неприятия ни у высших офицерских чинов, ни тем более у солдат его назначение не вызвало. Правда, прошел слух о том, будто бы после Рождества ожидается выступление в Восточную Пруссию и последующая затем жаркая летняя кампания. Войска срочно начали укомплектовывать до штатного состава, в котором был большой некомплект во время спешного выступления при Апраксине; выдавалось зимнее обмундирование, солдат отправляли в ближайшие леса для заготовки дров для полковых кухонь и ночного обогрева в палатках. Такая подготовка служила добрым предзнаменованием, что не погонят, как в прошлое лето, непонятно куда, а все будет просчитано и согласовано.