Непоборимый Мирович - Вячеслав Софронов Страница 69

Видимо, из таких соображений начальство сочло нужным перевести его в другой батальон на место выбывшего подпоручика. Ему было жалко расставаться со своим капральством, да и солдаты, привыкшие к своему «капральчику», провожали его доброй улыбкой и советовали на новом месте долго не задерживаться, а получив очередное повышение, возвратиться к ним в чине хотя бы капитана, а еще лучше – сразу полковника. Последним к нему подошел чуть смущенно Тахир и с поклоном протянул небольшой нож с костяной ручкой в оправленных медными накладками ножнах со словам:

– Твоя будет…

– Спасибо, Тахир, большое спасибо. Ты хороший стрелок! Бог даст, к концу войны дослужишься до капрала и домой вернешься большим человеком.

– Зачем так говоришь? – не согласился тот. – Моя и так хорошо служит. Моя зверь стрелять любит, а человек – плохо…

– Пруссак он иногда хуже зверя бывает, – подначил его стоявший неподалеку Фрол, которому тоже обещали дать звание ефрейтора за проявленную сноровку, к чему он отнесся с полным равнодушием.

– Любой человек может зверем быть, когда надо, – возразил Тахир со своей обычной рассудительностью. – Всех тогда стрелять будешь однако?

– Ладно, – примирительно высказался Мирович, желая прекратить их очередной спор, – не поминайте лихом, свидимся еще, тогда и повоюем.

На новом месте ему указали на палатку, где помещалось несколько человек из числа унтер-офицеров, с которыми ему и предстояло служить вместе. Все они были старослужащими из нижних чинов, прошедшие через турецкую кампанию, после чего и получили повышение. Двое из них, Павел Буров и Сергей Киселев, оказались мещанами из Тюмени, добровольно пошедшие служить еще при бывшей царице Анне, надеясь дослужиться до офицеров, но из-за мещанского происхождения смогли подняться не выше звания прапорщика. Оба они были старше Мировича лет на десять, а потому особой дружбы у него с ними не вышло. Зато Георгий Калиновский, имевший всего лишь чин сержанта, дворянин по происхождению, был не намного старше Василия. И они довольно скоро нашли меж собой общий язык. К тому же Георгий состоял в приятельских отношениях с ротным провиантмейстером Шуховым, который часто поручал ему доставку провианта из близлежащих селений. Мирович быстро смекнул, что это знакомство может принести ему определенную выгоду, и напрашивался в такие поездки вместе с Калиновским, на что тот пошел охотно, узнав, что Василий хорошо знает грамоту и может изъясняться с местными жителями по-немецки. Но, будучи скрупулезным во всех мелочах, он не преминул зачитать ему выдержку из петровского указа, который он возил с собой в седельной сумке, где им лично был подчеркнуто следующее:

«Пропитание как людей, так и скоту наиглавнейшие дела суть, о чем мудрый и осмотрительный генерал всегда мыслить должен, ежели хощет, чтоб сущее под его командою войско в том никакого недостатка не имело и всегда в добром состоянии пребыло…»

Мирович с удивлением выслушал его и тут же поинтересовался:

– Так то для генералов прописано, а мы с тобой тут при чем?

– Генерал за всей армией следит, а мы должны о своей роте заботу проявлять, чтоб они во всем достаток имели.

«Так и шел бы по провиантской части», – хотел было заявить Мирович, но сдержался, решив не обижать товарища, иначе мог остаться без его дружеского участия.

– Верно говоришь, – поддакнул он ему. – Тут каждый должен о пользе солдатской думать. – Его же при этом разбирал смех, стоило ему вспомнить, что приходилось иной раз хлебать из общего с солдатами котла, до которого доблестные провиантмейстеры доносили едва ли не половину положенных по штатному расписанию продуктов.

– Вот и я о том же, – кивнул Калиновский. – Сытый солдат и воюет как надо, а с голодного какой толк?

– Эх, Георгий, тебе бы в генералы! Глядишь, и жизнь у нас всех другая пошла бы, – не удержался все же Василий.

– А чего? Буду справно служить, может, и доведется. Коль не генералом, то хотя бы иной чин получить, не все же мне в сержантах ходить.

Василий порой удивлялся его детской наивности, сквозившей в каждом слове и поступке, и вновь подумал:

«Да, не скоро ты с такими своими мыслями до генерала дослужишься без связей и знакомств…»

Тем не менее Георгий вызывал в нем расположение благодаря своей неподдельной честности и открытости. Если он брал у кого-то гребень, чтобы привести в порядок свою косицу, то обязательно возвращал со словами благодарности, а если видел чьи-то порванные сапоги, то советовал хозяину тут же, пока они не порвались совсем, отнести их к сапожнику. У него всегда можно было занять денег в долг, и он, в отличие от большинства старослужащих, не брал за то проценты. Но вот солдаты Калиновского, как сразу заметил Мирович, не особо почитали его за постоянные придирки к их обмундированию. Нет, он не грозил им телесными наказаниями, как то водилось среди большинства сержантов, перед которыми нижние чины трепетали и боялись пуще старших по званию, а всего лишь, проходя перед строем, указывал на всевозможные оплошности в одежде. Те в ответ молчали, но как только сержант уходил дальше от них, начинали костерить его на чем свет стоит. Может быть, накажи он кого-то из них, это пошло бы на пользу и другим, но Калиновский не мог себе того позволить.

Мирович как-то поинтересовался, отчего он так мягок с солдатами, и тот, нимало не смущаясь, пояснил:

– Меня самого батюшка колотил за всякую провинность, а за большие проступки отправлял на конюшню, где пороли весьма изрядно. Вот я тогда и поклялся, что в жизни других пальцем не трону.

– Тогда бы не в армию, а в монастырь шел, – ответил на его откровение Василий. – В армии без этого никак нельзя. Солдат наш к порке привычен, иначе от него ничего не добьешься.

– А тебя самого пороли? – спросил Калиновский, пытливо вглядываясь в глаза Мировича, будто тот может сказать ему неправду и он сразу об этом узнает по его глазам.

– Бывало, – вспомнил тот свое обучение в Тобольской семинарии. – Не сказать, чтоб особо сильно, но розог изведал не один раз.

– И как тебе?

– Да никак! Всех пороли, а я чем других лучше?

– Но ведь ты дворянин?

– И что с того?

– Вот я слышал, что во Франции и других странах в знатных семьях мальчиков никогда телесно не наказывают, поэтому они другими, нежели мы, вырастают.

– Не знаю, я там не был, ничего не скажу, – ответил ему Мирович и, чтоб прекратить бесполезный спор, предложил:

– А ты попробуй разок кого-то побить и увидишь, он совсем иначе себя вести начнет.

– Нет уж, увольте, сударь. Тут я с тобой никак не соглашусь, – затряс головой Калиновский. – Пусть он слово мое слышит и исправляется от того, а бить не стану и тебе не советую…

Но подобные разногласия не мешали им оставаться в дружеских отношениях и теперь. После их совместной поездки в Нарву Мирович пришел к выводу, что вряд ли когда Калиновский изменится, что показал случай во время их встречи с Кураевым. Уж слишком прямолинейно, в черно-белом цвете, воспринимал тот мир и все в нем происходящее. Поначалу Мирович думал, что Георгий извлекал какую-то выгоду из своего знакомства с провиантмейстером и втихую продает часть продуктов, которые он закупает, или оставляет себе хотя бы часть отпущенных ему денег, но тут он окончательно убедился в честности сержанта и немало тому удивился. Вся предыдущая жизнь приучила Василия думать прежде всего о себе самом, а лишь потом об окружающих. Так уж сложились обстоятельства, из которых он сумел извлечь этот урок. Нет, он помнил бескорыстную помощь солдаток во время его обучения в Тобольской бурсе и был премного благодарен им за это. Он знал, что сам никогда не отберет последний кусок у нищего или голодного человека, но люди богатые, нажившиеся за счет других, стояли для него особняком. Он не собирался никого грабить или обворовывать, но пройти мимо своего фарта, вспомнилось ему вдруг где-то слышанное словечко, он не мог. Такая удача, как выигрыш в карты, могла, по его мнению, способствовать лишь смелому и удачливому человеку. А удача там, где ты ее ждешь и ищешь, поэтому знакомство с Кураевым и его обещание встретиться вновь будоражили его воображение. А что Георгий? Он будет и дальше тянуть свою лямку, жалеть солдат, помогать вполне бескорыстно провиантмейстеру Шухову, который, судя по его сытой морде, не брезгует прикарманивать часть отпущенных ему денег, и на старости лет, глядишь, дослужится до звания младшего офицера. А вот сам Василий мечтал совсем о другом, надеясь, что судьба будет к нему благосклонна.