Морской князь - Евгений Таганов Страница 68

Князь с Леонидасом переправились с первой партией войска. Высланные еще раньше лазутчики не обнаружили на левобережье ни одной живой души и все равно высаживаться на теперь уже кутигурский берег было слегка тревожно. Корней возбужденно бегал по судну всю дорогу и, как только на берег спустили его коня, с ватагой дозорных ускакал в открытую степь, твердо намереваясь захватить в плен хоть одного кутигура.

Дарник же первым делом написал на клочке пергамента короткую записку: «Переправился через Итиль. Все хорошо», поставил у четвертого слова точку и попросил Ратая отправить послание с одним из шести оставшихся липовских голубей.

Под ночь застава Корнея вернулась, на двадцать верст вокруг не найдя ничего, кроме старых кострищ и оставленного после ночевок кутигур мусора. Тем не менее походный лагерь выставляли по полному военному чину.

Во время утренней поверки обнаружилось отсутствие семнадцати стратиотов в ромейской мире и пятерых ополченцев среди дарникцев (гребенцы все были на месте). Сколько не переправилось хазар, Амырчак сказать не мог – у них такой строгий учет воинов не велся. Леонидас от своих дезертиров пришел в сильное расстройство. Дарник, как мог, утешал его:

– Да никакие они не предатели. Посмотри на реку – какие тут возможности побывать на далеком севере или на юге за Хвалынским морем! Если бы мне было двадцать лет и меня заставляли каждый день подчиняться твоим архонтам, я бы тоже сбежал с купцами в дальние края прокатиться.

Мирарх все равно не понимал:

– Но это закроет им дорогу и в Херсонес, и в Константинополь! Всегда найдется кто-то, кто рано или поздно узнает их. И их крепко накажут.

Князь только посмеивался над этими страхами, зная по себе и по своим соратникам-ветеранам, насколько дальние странствия могут быть притягательнее унылого домашнего очага.

Не меньшее развлечение ему доставили и собственные сотские, которые в тот же день в полном составе явились к князю с требованием окончательно назначить войсковых хорунжих. До этого сначала двумя, а затем тремя и четырьмя хоругвями они командовали понедельно по очереди – без реального боевого дела князь затруднялся выбрать среди них четырех постоянных хорунжих, вернее, просто хотел понаблюдать, как у них получается командовать не сотней, а пятисотенным отрядом. Но теперь действительно пора было определяться.

– Из вас, двадцати, половина достойна быть хорунжими, по крайней мере в походе вы с хоругвями справляетесь хорошо. Поэтому сейчас здесь останутся десять человек, из которых по жребию будут выбраны четверо хорунжих. – И Дарник по именам назвал десятерых, которым следовало тянуть жребий.

Так и сделали. Но, когда четверо хорунжих были выбраны, возник еще один вопрос: старшинство между ними.

– Хотите узнать, кому возглавлять войско в случае моей смерти? – в лоб спросил новоявленных хорунжих князь.

Они чуть смущенно переглянулись между собой. Вернее, трое посмотрели на четвертого – Гладилу, который был постарше и успел повоевать в войске другого словенского княжества.

– Нет, нам просто хочется знать, чем будет командовать хорунжий Корней и кем ему быть без тебя? – решительно произнес Гладила, ничуть не стесняясь присутствующего в княжеском шатре Корнея.

– Хорунжий Корней будет моим воеводой-помощником, сам выберет себе по ватаге из ваших хоругвей, а, может, также по ватаге из ромеев и хазар. А после меня?.. А после меня ему придется взойти на мой погребальный костер – кто ж еще меня будет веселить в замогильном мире?

Хорунжие посмотрели на Корнея серьезными запоминающими взглядами – всем им не шибко нравился этот вездесущий княжеский любимчик, и, получив насчет него столь исчерпывающие указания, они остались ими вполне довольны.

– Ну а старшим хорунжим быть тебе, Гладила. Всю неделю будешь управлять всем войском, пока я со своей ромейкой отдохну как следует.

Бывшие сотские заулыбались, и трое уже совсем не завидовали четвертому: поднимать, вести и останавливать на ночевку все войско – тут опростоволоситься легче легкого.

– Ты что такое им наговорил?! – напустился Корней на Дарника, едва хорунжие покинули шатер. – Они меня и в самом деле сожгут заживо и порадуются этому.

– Хочешь сказать, что ты не настолько мне предан, чтобы быть сожженным вместе с моим трупом?! – от души потешался Рыбья Кровь. – А я думал, что предан.

– Да иди ты! – не способный что-либо принимать близко к сердцу хорунжий аж на целый день обиделся за такую шутку на «великого и непобедимого».

Князя, в свою очередь, эти переговоры побудили прояснить отношения с Леонидасом и Амырчаком. Пока что все решалось между ними по общему согласию, но на захваченной противником земле согласовывать общие решения уже не годилось. В то же время, имея самый малый полк, все решать одному тоже было как-то не с руки. Требовалось что-то еще, что заставило бы всех окончательно признать его первенство. Поход к Гребню для этого был хорош, но мелковат и бескровен. К тому же Амырчака с Бунимом там не было.

По сложившемуся порядку, на военных советах в объединенном войске присутствовали шесть человек – по двое от каждого из полков. Теперь Рыбья Кровь представил седьмого:

– Это – Гладила, мой старший хорунжий. Я подустал все делать сам, он освободит меня для более важных дел.

Леонидас с Амырчаком восприняли это спокойно, зато Буним с Макариосом заметно напряглись – ведь их уравняли со вчерашним сотским. Корней, несмотря на свои надутые губы, как всегда, все подмечал и потом непременно выскажет по этому поводу свои наблюдения. Можно было переходить к главному:

– Меня сейчас больше всего беспокоит недостаточное подчинение воинов общему порядку. Полагаю, что нельзя делать так, чтобы наказание в трех наших полках было по-разному. В словенской земле князь – это не только воевода, но и судья. Поэтому я хочу, чтобы вы согласились, что всех воинов буду судить только я.

Леонидас переглянулся с Макариосом, Амырчак внимательно слушал перевод Бунима. Гладила, не все понимая по-ромейски, косился на Корнея, чтобы вести себя как он.

– А что будет с наказанием смертью? – спросил Буним.

Князь был готов к этому вопросу:

– Наказанные смертью всю ночь проведут связанными в ожидании казни, а наутро по просьбе Леонидаса или Амырчака я заменю им смертную казнь на другое наказание.

Тархан тут же согласился с этим, Леонидас, чуть поколебавшись, – тоже.

– А еще Корней пустит по всем трем полкам слух о моей кровожадности, – продолжал Дарник. – Что всякий поход я начинаю с казни двух-трех человек для наведения в войске должного порядка.

– А эти казни будут? – перевел для ромеев слова Амырчака Буним. – Тархан думает, что это правильное решение.

– А как именно Корней пустит этот слух? – заинтересовало Макариоса.

– Да уж как-нибудь пущу, – нехотя проворчал воевода-помощник.