Ярость - Уилбур Смит Страница 56

– Если будешь меня отзывать, причина должна быть железобетонная, – мрачно сказал Шаса Дэвиду. – Сейчас, вероятно, единственная возможность в жизни съездить туда вместе с мальчиками.

Они выехали с шахты Х’ани в последнюю неделю мая. Шаса забрал детей из школы на несколько дней раньше, что само по себе привело всех в нужное настроение и обеспечило великолепное начало. С шахты он взял с собой четыре грузовика и многочисленную команду сафари: водителей, лагерных слуг, раздельщиков туш, следопытов, подносчиков ружей и шеф-повара из клуба для специалистов шахты. Конечно, личная охотничья машина Шасы стояла в местных мастерских, находилась в превосходном состоянии и всегда была готова к выезду. Этот армейский джип здешние механики переделали без оглядки на расходы. В нем было все: от дополнительных баков с горючим и стоек для оружия до коротковолнового радиопередатчика, сиденья были покрыты настоящей шкурой зебры, а маскировочная окраска искусно повторяла цвета буша. Мальчики гордо поставили свои «винчестеры» 22-го калибра рядом с большим Шасиным «Холланд энд Холланд магнум» .375 и, одетые для буша в новые защитно-зеленые куртки, забрались в джип. По праву старшего Шон уселся впереди, рядом с отцом, а Майкл и Гарри – сзади, в открытом кузове.

– Кто-нибудь передумал и хочет остаться? – спросил Шаса, заводя мотор. Мальчики серьезно восприняли вопрос и дружно замотали головами, блестя глазами. Бледные от волнения, они не могли говорить.

– Тогда поехали, – сказал Шаса. Джип начал спуск по откосу от здания управления шахты, за ним последовали четыре грузовика.

Охранники в форме раскрыли главные ворота шахты и приветствовали проезжающих широкой ослепительной улыбкой, а люди в кузовах грузовиков затянули традиционную песню сафари:

Плачьте, женщины, сегодня вы будете спать одни,

Долгая дорога зовет, мы должны идти…

Их голоса поднимались и падали в вечном африканском ритме, полном обещаний и загадок, величия и свирепости Африки, настраивая на волшебное приключение, навстречу которому Шаса вез сыновей.

Первые два дня они ехали быстро, без остановок, чтобы покинуть местность, опустошенную частыми вторжениями людей с ружьями и четырехколесных машин, где в вельде почти не встретить крупной дичи, и животные, которые попадались на глаза, пасутся небольшими стадами и убегают, едва заслышав гул моторов, так что, попав наконец в поле зрения, кажутся точками в поднятом ими облаке пыли.

Шаса с грустью отмечал, как изменилась страна по сравнению с его детскими воспоминаниями. Тогда – он был одних лет с Шоном – повсюду виднелись стада сернобыков и антилоп-прыгунов, большие и доверчивые. Попадались жирафы и львы, встречались и небольшие группы бушменов, удивительных желтых пигмеев пустыни. Но теперь перед неумолимым натиском цивилизации дикие люди и звери отступили глубоко в пустыню. И сегодня Шаса предвидел день, когда дикая местность вовсе исчезнет, исчезнет убежище для диких тварей: дороги и железнодорожные линии расчертят землю, в созданном ими запустении встанут бесконечные деревни и краали. Все деревья срубят на дрова, всю траву под корень съедят козы, а верхний слой почвы превратится в пыль, которую унесет ветер. Эти воображаемые картины заполнили его душу печалью и отчаянием, и ему пришлось сделать сознательное усилие, чтобы отогнать их и не портить сыновьям поездку.

«Я обязан показать им прошлое. Пока все это не исчезло, они должны хоть немного узнать, какой была Африка, чтобы понять ее величие и славу».

И он улыбался и рассказывал сыновьям истории, вначале обращаясь в воспоминаниях к собственному опыту, потом уходя дальше, к тому, что рассказывали его мать и дед, стараясь показать им, как крепко их семья связана с этой землей, и в первый вечер мальчики допоздна сидели у костра и увлеченно слушали, пока не начали отчаянно клевать носами.

Они уезжали все дальше, весь день трясясь по колдобистым дорогам через пустынный скрэб и травянистые равнины, потом через леса мопани, не останавливаясь, чтобы поохотиться, и ели припасы, прихваченные с шахты, хотя по вечерам слуги начали бормотать о свежем мясе.

На третий день колонна покинула еле заметную дорогу, по которой следовала с рассвета, даже не дорогу, а двойную колею, по которой в последний раз проезжали несколько месяцев назад. Теперь дорога повернула на восток, а Шаса двинулся на север, по нетронутой земле, через открытый лес, и неожиданно они оказались на берегу реки, не одной из великих африканских рек вроде Каванго, а одного из ее притоков. Тем не менее река пятьдесят футов шириной была зеленой и глубокой – непреодолимая преграда, которая заставила бы повернуть любое сафари, забравшееся так далеко на север.

Две недели назад Шаса разведал эту местность с воздуха, пролетев в «моските» над вершинами деревьев так низко, что мог сосчитать антилоп в каждом стаде и оценить длину бивней каждого слона. На своей крупномасштабной карте он отметил этот приток и привел конвой точно к этому месту. Он узнал его по старице своеобразной формы и по гигантским деревьям макуйи на противоположном берегу. На нижней ветви одного из деревьев было гнездо коршуна-рыболова.

Два дня провели в лагере на южном берегу реки. Все участники сафари, включая трех мальчиков и толстого повара, помогали строить мост. Вырубали в лесу деревья мопани толщиной в бедро тучной женщины и сорок футов длиной и перетаскивали их с помощью джипа. Работники, раздевшись догола, вплавь доставляли стволы на середину реки и вбивали в дно, а Шаса охранял их от крокодилов, стоя высоко на берегу с «магнумом» в руках. Потом бревна связывали веревками из коры мопани, еще сочившейся смолой, красной, как кровь.

Когда наконец мост был готов, с машин сняли все, чтобы разгрузить их, и Шаса одну за другой провел их через реку по этому неустойчивому сооружению. Мост под ним раскачивался, скрипел и кренился, но вскоре джип и четыре грузовика оказались на противоположном берегу.

– Наше сафари начинается только теперь, – сказал Шаса мальчикам. Они оказались в местности, защищенной своей отдаленностью, а также лесами и большими реками от нещадной эксплуатации человеком, и Шаса, когда пролетал, видел скопления буйволов, большие, как стада домашнего скота; над ними плыли облака белых цапель.

Вечером он рассказывал мальчикам о старых охотниках на слонов: «Карамоджо» Белле, Фредерике Селусе и Шоне Кортни, их предке, двоюродном деде самого Шасы, в честь которого был назван его старший сын.

– Это были крепкие люди, все отличные стрелки и прирожденные спортсмены. Иначе они бы не выдержали невероятных трудностей, пали жертвами тропических болезней. В молодости Шон Кортни пешком охотился в поясе обитания мухи цеце в долине Замбези, где температура в полдень достигает 46 градусов, и мог за день пройти сорок миль за крупным слоном с большими бивнями, а глаза у него были такие зоркие, что он видел полет своей пули. – Мальчики зачарованно слушали и, стоило ему умолкнуть, умоляли продолжать, пока отец не сказал: – Хватит. Завтра рано вставать. В пять утра. Мы впервые отправимся на охоту.

В темноте они медленно ехали в открытом джипе по северному берегу реки, закутавшись от холода: в открытых долинах выпал иней и хрустел под колесами. Едва забрезжил рассвет, охотники отыскали место, куда ночью приходило на водопой стадо буйволов, а потом ушло в густой буш.