Железный Хромец - Михаил Попов Страница 55

Он сделал это, он запугал чагатайского царевича до того, что тот без повторного сражения обратился в бегство.

Кто ему помог? Они не исключали, что сам шайтан.

– Так вы предлагаете сражаться?

И стрелок и ремесленник замялись.

– Мы просто говорили, что эмирам нельзя доверять. По крайней мере такие люди, как мы, не должны этого делать.

Маулана Задэ удивленно поднял брови:

– Но уважаемый Абу Бекр, внимательно посмотри и увидишь – одно рождает другое. Если мы эмирам не доверяем, мы воюем с ними.

Возражать было трудно, трепальщик хлопка насупился.

– Посмотри еще раз и увидишь тогда, что, даже если мы решимся сражаться, нам это будет не под силу.

– Почему это? – поинтересовался Хурдек и-Бухари. – У эмиров людей не больше, чем у Ильяс-Ходжи, и они так же, как и чагатаи, не умеют летать по воздуху. Пусть наши укрепления слабы, они не смогут миновать их без потерь.

Бывший богослов печально улыбнулся:

– Тут важно не то, каковы те, кем командуют, а то, кто командует.

Абу Бекр потряс головой, силясь разобраться в этом высказывании.

Маулана Задэ пожалел его и пояснил:

– Ильяс-Ходжа был враг, притеснитель, убийца и хищный зверь. Поэтому народ поднялся против него, и не нужно было много сил, чтобы заставить его подняться. А кто эмиры?

– Кто? – в один голос спросили собеседники.

– Все в городе знают, что они правили Самаркандом на законном основании и власть их не может быть оспорена, если только не стать на бесчестный путь.

Маулана Задэ ждал, что ему возразят, но возражений не последовало, однако он счел нужным добавить еще несколько фраз:

– Воистину, не уверен я, что те, кто швырял горящие угли во всадников Ильяс-Ходжи, снова подожгут их для того, чтобы швырнуть во всадников Хуссейна и Тимура.

– Так что же ты предлагаешь делать, скажи прямо, – с некоторым раздражением в голосе спросил Хурдек и-Бухари.

Маулана Задэ медленно выпил чай, медленно отломил кусочек лепешки, не торопясь отправил его в рот и тщательно прожевал.

– Я предлагаю принять предложение.

Его соратники ждали именно этих слов, но слова эти, будучи произнесены, неприятно их поразили.

Хурдек и-Бухари даже попробовал возражать. Он обратился к здравому смыслу:

– Но почему ты не боишься его принять? Именно ты? Кто назвал в соборной мечети эмиров трусами? Кто призывал взять в руки оружие? Если Хуссейну и Тимуру представится возможность наказать нас за все, что мы сделали, ты будешь первым, ибо твоя вина перед ними – самая большая!

Бывший богослов сделал еще несколько глотков чаю.

– Рассуди, Хурдек и-Бухари, если я, тот, кому эта встреча может грозить наихудшими бедами, предлагаю от нее не уклоняться, имеет ли смысл уклоняться от нее тебе? Твоя вина действительно много меньше моей, не говоря уже о благородном Абу Бекре, видит Аллах, он вообще чист перед эмирами.

Стрелок из лука молчал. С одной стороны, слова Маулана Задэ выглядели вполне справедливыми, но когда он смотрел на них с другой – они начинали казаться ему неубедительными.

Да и любому другому, кто присутствовал бы при этом разговоре, слепое доверие Маулана Задэ к Хуссейну и Тимуру могло показаться несколько странным. Представляя собой воплощенное коварство, являясь олицетворением хитрости и недоверчивости, он в данном случае рассуждал как упрямый и наивный ребенок.

Имелось простое объяснение этой простодушной сговорчивости бывшего богослова, но оно было неизвестно его соратникам, отчего они и были терзаемы жестокими сомнениями.

Накануне тройственной встречи в доме торговца индийскими пряностями Маулана Задэ имел еще одну встречу в доме другого предусмотрительного купца, столь тайно сочувствующего сербедарам, что имя его не стоит здесь произносить вслух. Так вот, в этом доме, о существовании которого ничего не было известно ни трепальщику, ни стрелку, Маулана Задэ беседовал с советником Тимура Байсункаром. И беседа эта выглядела следующим образом.

– Хазрет мой шлет привет тебе, Маулана Задэ! Привет и пожелание доброго здоровья.

Бывший богослов подумал, что это пожелание из уст человека, до такой степени не выглядящего здоровяком, должно было бы показаться забавным, если точно знать, что под ним не скрыта тайная угроза. Поэтому он только поклонился и ответил пожеланиями славы и долголетия.

– Господин мой благодарен тебе за ту помощь, которую ты оказал его семье в те дни, когда некому было окружить ее заботой, когда желающих мстить было намного больше, чем способных сочувствовать.

Тимур почти не сомневался, что трюк с телегами, набитыми соломой, придумал и осуществил именно Маулана Задэ, но чтобы убедиться в этом окончательно, велел Байсункару произнести эти слова, и в том случае, если Маулана Задэ выразит хотя бы малейшее недоумение по поводу сказанного, мгновенно прервать встречу.

Бывший богослов никакого сомнения не выразил, отблеск самодовольной улыбки появился на его лице. Он был рад тому, что оказался столь предусмотрителен.

Можно было продолжать разговор.

И Байсункар продолжил его. Все, что он говорил дальше, было для сердца бывшего богослова менее приятно, чем все сказанное выше.

Во-первых, он объяснил Маулана Задэ, как эмиры относятся к произошедшему в Самарканде: они считают происшедшее злонамеренным бунтом. Победу над чагатаями расценивают как случайность.

– Пройдет малое время, и блеск победы померкнет, а злонамеренность бунта выступит на первый план. Ты умный человек, Маулана Задэ, так сказал мой господин, и ты не можешь этого не понимать.

Бывший богослов молчал.

– А злые намерения только тогда хороши, когда они жестоко наказаны в назидание всем замышляющим худое.

Далее советник Тимура сказал, что эмиры рано или поздно Самарканд возьмут и только слепец может этого не видеть и только глупец не понимать.

– Одно и то же чудо не случается дважды, Маулана Задэ.

И на эти слова ничего не ответил собеседник Байсункара.

– И когда дойдет до наказания тех, кто виновен в злонамеренном бунте, не ты ли будешь первым стоять в списке, Маулана Задэ, подумай?

– Твой господин на угрозы значительно более щедр, чем на похвалы.

– Он напоминает тебе об опасностях, которые тебе угрожают, чтобы ты выше ценил его похвалы.

В глазах бывшего богослова мелькнули искры интереса.

– Говори же, благородный Байсункар.

– Хазрет не хочет, чтобы в ответ на то, что ты спас его семью, тебя посадили на кол.

– Видит Всевидящий и все сопутствующие ему, что я разделяю желание твоего господина!