Свидетель с копытами - Далия Трускиновская Страница 53

– Черт возьми! Федоровна, зови людей! Пусть пройдут анфиладой, пусть выйдут в сад и так все дорожки осмотрят, будто бриллиант ищут. Скажи – все, что найдут, чтобы ко мне тащили!

Но бриллиантов не было…

Алехан сам пошел в анфиладу, и там его нашел старший брат.

– Знаешь ли? Я бы так все дергал и портил на бегу, чтобы подать знак, – сказал он.

– И что за знак?

– Может – чтобы в этом направлении бежали меня искать? Может – желаю, чтобы за мной побежали и меня нашли? – предположил Григорий.

– Не верю, братец, не верю. Ежели он за деньги продался и невесть куда повел Сметанного… Там еще одна странность. Федоровна сказывала – повадилась к нам бегать одна девка, княгини Чернецкой, и вокруг конюхов все крутилась. Но я княгиню знаю – старуха может пойти на хитрость, но не может подставить породистую лошадь под пули! Да и нелепо это – ну, выманила она куда-то моих дураков, ну, велела стрелять по ним, чтобы увести Сметанного – да и концы в воду. Дальше-то она что со Сметанным бы делать стала?! Конь приметный! Я бы приступил к розыску – и непременно бы добрые люди донесли, что у нее на конюшне такое чудо появилось. Или – что с ее конюшни тайно ночью белого коня куда-то уводили. Темное дело, брат. Очень темное.

– Один Сметанный правду знает, да не скажет.

– А ты почем знаешь? Однажды уже сказал!

Княгиня же в это время рассылала людей с письмами ко всем соседям, кричала, выпила два больших кофейника, бутылку мадеры, отправила гонца в Братеево к попу – чтобы отворял церковь и спешно служил молебен о здравии отроковицы Елизаветы. Повез гонец также десять рублей и старый образ Спаса – братеевский поп, зная, что у княгини есть совсем древняя икона, уже намекал, что хорошо бы ее отдать в храм.

Агафья не знала, как быть: княгиня, казалось, совсем забыла об Аграфене. Но, когда было сделано все возможное для отыскания Лизаньки, она пошла смотреть, как обрядили покойную дочь, и заговорила – такое сказала, что сопровождавшие ее Агафья и Глашка чуть на пол не сели.

– Твои затеи? – строго спросила княгиня. – С собой ее забрать решила? Я те дам – с собой! Ты у меня без отпевания в землю пойдешь! За оградой закопаем, как бешеную собаку! Ты не мать, ты шлюха последняя! Сперва за хорошего человека тебя отдали – не умела ценить! Потом вдругорядь отдали – и с тем не ужилась! Думаешь, не знаю, какова ты мать? Лизанька росла, как трава подзаборная, сынишки твои – также! Не нужна тебе Лизанька, не смей ее с собой тащить! Хочешь забрать мне наперекор? Мне назло? Не выйдет! Ни свечки за упокой твоей грешной души не затеплю! Ни единой!

Выкрикнув все это, княгиня повернулась и пошла прочь.

Агафья за время своей верной службы на всякое насмотрелась, было и такое, о чем никто, кроме нее с княгиней, не должен был знать – разве что Игнатьич, да он не болтлив. Как кричат на покойника, Агафья видела впервые и порядком напугалась. Глашка же стала заикаться.

– Господи Иисусе, помилуй нас, грешных, – только и сказала Агафья. – Господи, это она мадеры перебрала, не вмени во грех!..

Незадолго до полуночи прискакал человек из Острова, привез послание от графа Орлова.

– «Спешу сообщить Вашему сиятельству, что внучка Ваша, сдается, пала жертвой досадного недоразумения, – писал Алехан. – Лишь сейчас я догадался сличить описание пропавшей девицы с донесениями моих людей. Объяснение сие пусть останется промеж нас, ибо под угрозой репутация девицы. Госпожа Зиновьева, кузина наша, вздумала было приехать в Остров одна, верхом и в мужском наряде. Понимая, что таковое приключение станет тотчас добычей сплетников, я распорядился, чтобы мои люди встали в посты по всем дорогам, ведущим к Острову, также и по лесным. Им было велено, встретив девицу, тут же сопроводить ее обратно в Коньково и без лишнего шума сдать с рук на руки ее близким. Причину этого решения Вы, Ваше сиятельство, понимаете. И точно, один из моих дозоров встретил в лесу девицу в мужском наряде, и конвоировал ее довольно долго, не слушая ее объяснений, но потом ее отпустили. Мои люди не стали ее искать, потому что другой дозор встретил настоящую девицу Зиновьеву и сопроводил ее в Коньково. Я, простите великодушно, не сразу догадался, о ком речь. И вот стало ясно, что вместо девицы Зиновьевой мои люди пленили иную девицу, внучку вашу. Поняв, где именно они ее оставили, я распорядился послать туда на поиски своих егерей. Надеюсь, вскоре порадовать Ваше сиятельство приятным известием…»

– Катюшка Зиновьева! – воскликнула княгиня. – Стало, не врут люди! Это она к Гришке своему собралась! И точно – испортил девицу! Ну, хоть что-то сделалось понятно!

– Графские егеря непременно барышню найдут, – сказала Агафья. – Вот уж всенепременно! Может, уже к утру доставят!

И, поскольку у нее были в дворне любимицы, она пересказала содержание графского письма. Вскоре все его знали и малость угомонились.

А княгиня пошла в кабинет, где у нее висели в углу образа. Крестовой палаты, как водилось у дедов, она не завела – да и для чего целый иконостас в домашнем хозяйстве.

Запершись, она просила прощения у Бога, обещала жертвовать и на храмы, и на вдов, и на сирот. Наконец дошло и до Аграфены.

– Прости ты ее, дуру, Господи, – сказала княгиня. – Дура ведь! И я тоже хороша – проворонила, недосмотрела… С самого начала надавать бы оплеух – глядишь, и образумилась бы. Хотя, сам видишь, Господи, как дуры-бабы спиваются… Прости ее, Господи! Прости!