Кукловод - Сергей Шхиян Страница 52

Меня такое пренебрежительное отношение не понравилось, но затевать ссору с героическим молокососом, офицеру было слегка за двадцать лет, я не стал.

— А не случится ли с ними дурного? — спросила Кологривова. — Они у нас который день и нечего плохого мы от них не видели.

— Это как получится, — засмеялся штабс-капитан, — наш командир французов недолюбливает. Вам же нечего опасаться, вы свое дело сделали, и что будет дальше, тому для вас нет касательства.

Екатерина Романовна многозначительно посмотрела на стоявшего тут же виконта и ободряюще кивнула ему головой. Тот понимал, что его ждут неприятные перемены, но ничего не мог возразить, вполне понимая свое незавидное положение.

В отличие от хозяйки, у меня на душе спокойно не было. Хоть до этих французов мне и не было, в общем-то, никакого дела, но я знал командира отряда, его славу живодера и видел наглого штабс-капитана, который мне совсем не нравился.

— Екатерина Романовна, можно вас на два слова, — нарушая все правила этикета, попросил я. — Дело касается вашего хозяйства и не терпит отлагательства.

Кологривова удивленно на меня посмотрел, пожала плечами, извинилась перед офицером отошла со мной на несколько шагов.

— Если вы разрешите им увести французов, — сказал я, — то они их тут же зарубят.

— Что вы такое говорите, Алексей Григорьевич! — воскликнула она, бледнея. — Как так зарубят? Разве такое возможно?

— Вполне возможно, я знаю их командира капитана Фигнера, он пленных не берет.

— Но что же делать? — испугано сказала она и посмотрела на своего виконта. — Если это правда, то Шарль… Вы, наверное это говорите? Их убьют?!

— Не наверно, а точно. Внимательно посмотрите на того хлыща, — сказал я и посмотрел на штабс-капитана, — и теперь представьте судьбу наших пленников.

Екатерина Романовна послушно посмотрела на молодого человека. Он ждал ее возвращения, скаля в улыбке зубы. Похоже, она мне тут же поверила на слово.

— Я в отчаянье, что же делать? — прошептала она. — Вы мне поможете?

— Ну, не знаю, — с сомнением ответил я, — я вам уже один раз помог, спас жизнь сына, а вы даже не захотели выслушать мою просьбу…

— Это вы о Любаше? Не обижайтесь, но она мне так дорога…

— Мне тоже, — сухо сказал я. — Так что могу предложить вам поменяться. Виконта за крестьянку.

— Хорошо, — подумав, согласилась Кологривова. — Если вы так этого хотите, я ее отпущу на волю, но единственно из своего человеколюбия!

Меня мотивы ее поступков в тот момент не интересовали, я решил больше не прокалываться и предложил план действия:

— Пригласите офицера и казаков отдохнуть, потом напишете Любе вольную, тогда я посмотрю, что можно сделать.

Кологривовой скрытый ультиматум, очень не понравился, и она попробовала торговаться:

— Зачем же сразу писать вольную. Вы не верите моему слову?

— Не верю, — ответил я. — Люба слишком вам дорога и вы вполне можете передумать.

— Как вам будет угодно! Господин штабс-капитан, — окликнула она гостя, — сделайте одолжение, позвольте просить вас с нами отужинать!

Партизану предложение понравилось и он не раздумывая, согласился.

Мысль об обмене возникла у меня спонтанно, и пока даже на уровне идеи, я не представлял, как отбить противников у своих превосходящих сил. Оставалось, присмотреться к офицеру и действовать по обстоятельствам. В это время в окружении восторженных поклонниц, штабс-капитан и казаки направились в дом.

Я тоже вслед за всеми, вернулся в большую гостиную, где принимали героя. Кологривова была бледна, выглядела расстроенной и пытливо вглядывалась в гостя. Кажется, он ей теперь не нравился так же сильно как и мне.

Начались взаимные представления. Кавалериста звали Иваном Константиновичем Виттенбергом. Впрочем, немецкая фамилия ровно ничего не значила, внешность и повадки у него были чисто русские.

— Александр Самойлович столь много сделал в борьбе с супостатами, — начал рассказывать о своем командире штабс-капитан, — что его знает и ценит не только светлейший, но и в Петербурге. И хотя лета у Александра Самойловича еще молодые, но слава его гремит во всей армии.

Мне оставалось только порадоваться, что сюда приехал не сам Фигнер. Тот был умен, хитер и жесток и справиться с ним, было бы значительно труднее.

Узнав фамилию и титул симпатичной девушки одетой в странное, с чужого плеча платье, Иван Константинович поменял к ней отношение, приосанился и начал делать ей откровенные авансы. Это очень не понравилось Петру Андреевичу, а так как и он не боялся ни черта ни Бога, то скоро обстановка в гостиной стала напряженной. Виконт, который так же здесь присутствовал, не мог понять, отчего так расстроена Екатерина Романовна и старался ее развлечь. Ну, а я ждал, когда она напишет вольную, а до того сидел в сторонке, наблюдая за разворачивающимися событиями.

Как многие нежные, романтические натуры, Кологривова, до последнего момента, тянула резину, занималась гостем, демонстративно прикладывала к вискам пальцы, намекая на внезапную мигрень, но за бюро с бумагами не посылала. Мне это начало надоедать, и я встал, собираясь уйти. Только тогда она вспомнила обо мне, подошла и спросила, почему я ничего не предпринимаю.

— Жду вольную, — ответил я.

— Ах, вы разве не видите, что мне не до того! — сказала она. — Давайте, как-нибудь потом, я обещаю, что не забуду! Будьте же кавалером!

— Боюсь, что у меня ничего не получится, — объяснил я, умело, скрывая зевок. — Скоро ваш сын поссорится за Марью Николаевну с Виттенбергом, они будут стреляться и тогда уже никак не удастся благополучно решить наше дело.

— Но это не благородно, вынуждать женщину делать то, что она не хочет! — сказала крепостница-помещица, с опаской глядя на петушащихся молодых людей.

— Не припомню, чтобы мне случалось вам говорить, что я благородный человек, — сердито ответил я. — Если вы сейчас же не напишите вольную, я уйду, и разбирайтесь со своими делами сами.

Екатерина Романовна тяжело задышала, но одного взгляда на виконта ей хватило, чтобы укрепить силы и она послала моего кудрявого приятеля Прошку за бумагами.

Я опять сел в сторонке и не вставал с места, пока она не написал, и не отдала мне документ. Только после этого, подошел к общей компании. Здесь дело уже принимало неприятный оборот. Оба поклонника женской красоты и богатого приданного уже стояли в бойцовской стойке. У них сказывалось, не только естественное желание понравиться приглянувшейся женщине, но и извечная неприязнь между простой армией и лейб-гвардией. Формально, спор был о том, кто из них лучше воюет. Я разом взял быка за рога:

— А не пострелять и нам, господа, по цели? Проверим, кто из нас лучше владеет пистолетом. Думаю, что я вас примирю тем, что стреляю лучше и армии и гвардии.