Кукловод - Сергей Шхиян Страница 51

Из столовой перешли в малую гостиную пить кофе, и я попробовал завести разговор о крестьянстве крепостном праве.

— Мосье виконт, — спросил я француза, — как ваши крестьяне обходятся без власти помещиков?

Де Лафер подумал и сказал, что вполне обходятся, но они французы, а не русские и, значит, совсем другие люди. Ответ был, как мне представилось, скрыто бестактный, но кроме меня никто так не посчитал. Молодым людям было не до свободы и равноправия, а Кологривова вскользь обронила, что русский мужик без отеческого барского присмотра тотчас сопьется и разорит свое хозяйство.

Затевать глупый и бессмысленный спор я не собирался, точку зрения людей желающих благодетельствовать окружающих своими наставлениями, я знал и так. Потому без обиняков, попросил Екатерину Романовну уступить мне дворовую девушку Любку.

В гостиной тотчас воцарилась неловкая тишина, русские смотрели на меня во все глаза, француз, не понимая о чем разговор, на всех нас. Кологривова, как хозяйка, попыталась замять неловкость и, не глядя на меня, ответила, что своих крестьян не продает.

— Я и не прошу вас, ее продать, — спокойно, не замечая неодобрительных взглядов, сказал я, — я хочу ее выкупить, чтобы дать вольную.

— Вольную? Но зачем она ей? — удивленно воскликнула хозяйка.

— То есть как это зачем? — теперь уже удивился я. — Чтобы быть свободной, разве этого мало?

— Это Любка вас об этом попросила? — поджав губы, спросила барыня. — Ей у меня плохо? Ее кто-нибудь несправедливо обидел?

— Не знаю, — пожал я плечами, понимая, что она пытается перевести разговор совсем в другую плоскость. — Разве люди хотят стать свободными, только тогда, когда их обижают?

Кологривова проигнорировала мой ответ и отрицательно покачала головой:

— Я не могу выполнить вашу просьбу, Алексей Григорьевич. Господь возложил на меня обязанность заботиться о своих людях, и я буду нести этот крест, как бы мне не было трудно!

Я понял, что разговор на эту тему можно не продолжать. Барыня не намерена оставлять своей неусыпной заботой хорошую портниху. Соблазнять ее деньгами было бы бессмысленно, больших сумм у меня не было, а несколько лишних червонцев, ее все равно не устроят. Однако последнюю попытку я, все-таки, предпринял.

— Жаль, — сказал я. — Я очень рассчитывал на вашу доброту.

— Именно из-за своей доброты, я никогда и не расстанусь с Любушкой. Она мне почти как дочь! — добила меня Кологривова.

Я так рассердился на такое лицемерие, что не стал заводить разговора о лошадях, оставил недопитым кофе и ушел к себе. Минут через десять, ко мне зашла Маша. Была она без своего обожателя, что меня немного удивило. Она без приглашения села в кресло и молча смотрела в окно.

— Что-нибудь случилось? — спросил я.

— Нет, я просто шла мимо, — не очень внятно ответила княжна, потом посмотрела на меня ледяными глазами и спросила:

— Чем это тебя так заинтересовала та мужичка?

— Ничем особенным, — пожал я плечами, — просто хорошая девушка, очень неглупая и тяготится своим рабством.

Машу, мой ответ не заинтересовал и не удовлетворил. Теперь я начал понимать, чего ради, она ко мне явилась. Взыграла обычная женская ревность. Подтверждение этому не заставило себя ждать.

— Неужели она лучше меня? — тихо спросила она и так посмотрела, что я подумал, что в их семейке свирепость нрава не очень смягчилась со времен Тамерлана.

— В каком смысле лучше? — не понял я.

— Тебе с ней было лучше, чем со мной?! — с плохо скрытой ненавистью спросила Урусова.

Я мог то же самое спросить и у нее, но начинать «семейную сцену», было бы не самым правильным решением. Пришлось воспользоваться мужским коварством.

— Если ты об этом, то между нами ничего не было, эта Люба спасла нас всех от твоего брата.

— Как так спасла?

— Она меня разбудила, когда в доме началось ночное безобразие. Если бы не она, не уверен, что ты сейчас бы со мной разговаривала.

Маша пристально посмотрела на меня и, кажется, поверила. Похоже, что кроме способности летать от ведьмы у нее была только вспыльчивость.

— И ты не собираешься брать ее с собой?

— Конечно, нет, чего ради? У нее в Москве есть крестный, у которого портняжная мастерская, — импровизировал я, — она хочет служить там белошвейкой.

Все-таки, Маша была доброй девушкой, гнев ее тотчас улетучился, и ей стало стыдно.

— Я поговорю с Петром, может быть он сможет убедить мать, — сказала она, вставая. Потом опять села, решила выяснить мучавший ее вопрос. — Ты меня не осуждаешь?

— Конечно, нет, ты же это делала не по своей воле.

— Но когда мы, ну, помнишь, в той избушке…

— Я что-то не пойму, о чем ты говоришь, — лицемерно ответил я, — это о твоем лечении?

Такой поворот темы ее устроил, и княжна немного развеселилась. Всегда ведь можно свои недостатки представить как достоинства.

— А ты не очень расстроился, что я получила предложение Петра Андреевича? Мне кажется, из него получится хороший муж. Правда Кологривовы бедные и не очень знатные, но меня это не останавливает. Если родители не будут против, я, может быть, соглашусь стать его женой.

Кажется, Маша не поняла или не поверила, что ее родители погибли.

Я не стал ничего выяснять. Тем более что за дверью поднялся шум. Мы прекратили разговор и вышли посмотреть, что случилось.

— Казаки приехали! — радостно крикнула, пробегая мимо нас, какая-то девчонка. — С ружьями и пиками, страшные жуть! Их уже все встречают!

Где «там» догадаться было не трудно, и мы отправились во двор. Казаков оказалось около эскадрона под командой молодого кавалерийского офицера. Мы спустились с крыльца поздороваться.

Казаки чувствовали себя героями и франтили перед женщинами. Французы дворовыми девушками были тотчас забыты, они теперь направили свои чары в новом направлении. Мы с Машей подошли к штабс-капитану, разговаривавшему с Кологривовой. Княжна, одетая в просторное, не по размеру платье хозяйки, кавалериста не заинтересовала, и он поздоровался с нами довольно небрежно.

Разговор у Екатерины Романовны с офицером шел о наших французах.

— Вы можете быть благонадежны, — говорил он, — доставим в нужное место. У нас теперь пленных столько, что хватит на целую армию. Один мой начальник, Александр Самойлович захватил их тысячи!

Имя отчество мне показалось знакомым, и я спросил, о ком говорит молодой человек. Он свысока военного мундира глянул на странно одетого штатского и небрежно ответил, что капитан Фигнер.

— Так вы партизаны, — сказал я. — Я как-то встречал вашего начальника, но больше знаю Сеславина.

— Да-с, конечно, — не заинтересовавшись мной, даже глядя не на меня, а в сторону, формально вежливо проговорил штабс-капитан. — Теперь партизан многие знают.