Танец бабочки-королек - Сергей Михеенков Страница 51

– А это мы, господин поручык, в одын момэнт зробымо.

Разболтанной походкой, рисуясь перед казаками, Матвийчук подошёл к пулемёту. Так же картинно поддёрнул брюки с лампасами и лёг на затоптанный снег. Взвёл затвор и без всякой паузы и раздумья повёл длинной очередью. Потом, вместе с жандармами, пошёл добивать раненых из винтовки. На следующий день поручик Щербаков назначил его командиром третьего отделения, которое теперь развёртывали во взвод. Матвийчуку тогда многие позавидовали: вот как надо делать карьеру. Но не Кузьма. Кузьма свою карьеру решил делать по-другому. Ему среди своих односельчан лишняя кровь ни к чему. Власть надо забирать постепенно, тогда её можно будет держать крепче. Тогда она будет основательней и долговечней.

Штрекенбах вышел на крыльцо и некоторое время смотрел на грузовики, на своих солдат, на казаков и понурую шеренгу бывших бойцов РККА. От выпитого крепкого русского самогона приятно кружилась голова. Офицер твёрдо стоял на ногах, но на всякий случай всё же придерживался за деревянные перила. Потом он подозвал пальцем одного из жандармов, сказал что-то и шагнул вниз.

Матвийчук подбежал к нему и подал руку, жестом предлагая помочь офицеру дойти до машины. И казаки, и староста сразу поняли, что дело сделано, немцы уезжают. Осталось одно: что делать с примаками? Немец брезгливо оттолкнул протянутую руку. Звякнул о дверцу его серый горжет на цепи с надписью: Feldgandarmerie.

– Герр оберштурмфюрер, – вытянулся перед ним Матвийчук. – Вас махен дизе зольдатен?

– Зинд зи геферлихь? – спросил немец, через плечо указав пальцем на шеренгу, стоявшую у стены сарая.

– Найн, герр официр, – кинулся к машине Пётр Фёдорович. – Они не опасны. Нет! Нихьт геферлихь! Зи зинд гут арбайтер!

Немец остановился на подножке грузовика и, опираясь на открытую дверь, указал рукой в кожаной перчатке на дорогу, уходящую в перелесок:

– Вохин фюр дизэ вег? – и оглянулся на Матвийчука.

Матвийчук растерялся. Спросил у Пётра Фёдоровича:

– Шо вин сказав?

– Куда ведёт эта дорога?

– Зо вохин? – и немец на этот раз посмотрел на старосту.

– Ин Москау, герр официр, – ответил Пётр Фёдорович. Он вдруг понял, что начальнику жандармов сейчас надо угодить, растеплить его, и тогда он, может, станет помягче и уступит. Что ему стоит? Если он не прибыл с приказом: исполнить то-то и то-то. Тогда он конечно же не отступит от предписанного. Пётр Фёдорович знал немцев.

– Вас хабэн зи гэзакт?

– Я сказал: ин Москау, герр официр.

– Дас штимт, дас штимт, – покачал головой Штрекенбах. – Дизе веге фюрен нах Москау. Абер аллес зинд шлэхт.

Немец захлопнул дверь. Машины одна за другой вырулили на дорогу.

– Шо вин? Га?

– Что все дороги ведут в Москву. Но все они отвратительны.

– Эх, староста! З вогнем играешь!

Матвийчук ловко вскочил в седло, поправил приклад винтовки. Оглянулся на стоявших у стены. Взгляд его сразу отяжелел. Потянул из голенища сапога черенок плётки.

– А ну, краснопёрия сволочь! В шэшэнгу по два и – бигом арш!

– Господин полицейский! – закричал Пётр Фёдорович. – Господин полицейский, господин Штрекенбах не отдавал такого распоряжения, чтобы наших мужуков из деревни угонять!

– У твоих мужикив, старык, почты у всих пулеви ранення и офицерська выправка. Пыпийды, а то конэм затопчу!

Колонна двинулась к лесу. Но вскоре один всадник резко повернул коня и поскакал назад.

– Кузьма! – крикнул вслед всаднику Пётр Фёдорович. – Не смей!

В ответ Кузьма оскалился и с силой вытянул гнедого плетью.

Пелагея откупоривала банку тушёнки, когда в сенцах стукнула дверная клямка и послышались чужие шаги. Она торопливо сунула банку в стол.

– Пелагея? Ты дома?

Кузьма постоял у порога и, не дождавшись от хозяйки ни слова, ни жеста приглашения, гремя шпорами, шагнул на середину кухни.

– Что тебе надо? Тёплое я всё отдала. Или за исподним пришёл?

– Твоё исподнее мне без надобности. У тебя по этой части свой спец имеется, – ухмыльнулся Кузьма.

– Ты что же, только для того зашёл, чтобы сказать мне об этом? – усмехнулась и Пелагея.

– Где твой постоялец? – сразу изменился в лице Кузьма. – Ну? Где он?

– Валенки с ног стащили… Новая власть… – будто не слыша его вопроса, снова ответно усмехнулась Пелагея и вскинула голову.

– Что, по советским порядкам скучаешь? – выдержав гнетущую паузу, сказал Кузьма.

– Новые не лучше. Те хоть не разували на улице.

– Что это у тебя? – и Кузьма выхватил из руки Пелагеи нож.

Она придвинулась к столу, и Кузьма сразу уловил её неосторожное движение. Он понюхал нож, на котором остались крошки мёрзлого студня.

– Тушёнка? А ну-ка, отойди.

Кузьма оттолкнул Пелагею, открыл половинку двери и вытащил металлическую банку, обёрнутую полотенцем.

– Вот она, родимая. Тушёночка! Советская. Довоенная. Откуда она у тебя? Из леса?

– Из леса, – не моргнув глазом, ответила Пелагея. – За вырубками, в окопах нашла.

– Ведь брешешь. Курсант принёс? Со складов? Ну? Говори! Нашли склады? Кто? Курсант? Да? Или с партизанами яшкаешься?

Из другой половины выбежали дети. Увидели её, испуганную, облепили со всех сторон, заревели в один голос.

– Ты меня, Кузя, не стращай. Мне на твои стращалки – тьфу! Мне детей кормить надо. Ты же о моих сыновьях не позаботишься. Ты вон о них заботишься. Старуху с печи стащили… Нашли где партизан ловить.

– Замолчи, Пелагея! Если бы ты не была сестрой Зины, я бы тебя давно в управу на верёвке отвёл. Где Курсант? Ну? Что молчишь? Иваном-то, гляжу, перестала мне пенять. Что, уже, видать, Курсант тебе ясно солнышко? Гляди, детей хвостом не провиляй. Не ты первая…

– Спасибо за заботу. Только ты мне, Кузя, не свёкор и не указ. А теперь ступай своей дорогой! – и Пелагея пнула ногой заиндевевшую сенечную дверь.

Но Кузьма уходить просто так не собирался. Он усмехнулся и сказал спокойно:

– Наши дороги, Пелагея, теперь всегда рядом будут. Не думай, что ты себе укромную нашла, где можно со своим Курсантом жить-поживать да райкомовскую тушёночку жевать. Тебя твой Курсант от войны не заслонит. А вот беда через него тебе ещё будет. Попомни моё слово. Я своей дорогой твою не заступаю. А ты на свою голову беду накличешь.

И вдруг Пелагея сменила тактику:

– Ладно тебе, Кузя, поговорили и поговорили. Мы всё же свои люди. В школе вместе учились. Скажи, куда мужиков погнали?

– Куда погнали, туда и погнали, – насторожился Кузьма.

– Неужто постреляют?