Обед у Россини, или Два студента из Болоньи - Александр Дюма Страница 5

— О какой мечте ты говоришь?

— Я не раз тебе говорил о ней: она должна сделать нас не только друзьями, но и братьями.

— О да, — меланхолически отозвался Беппо, — Беттина!

— Знал бы ты, Беппо, как она хороша! И если бы ты знал, как она тебя любит…

— Сумасшедший! Каким это образом она могла бы меня полюбить? Ведь она меня никогда не видела!

— Разве она не видела тебя моими глазами? Разве она не знает тебя по моим письмам?

Беппо пожал плечами.

— Послушай, — сказал Гаэтано, — я готов заключить с тобой пари.

— Какое?

— Она никогда тебя не видела, это правда.

— И что из этого?

— Так вот, я иду на пари, что, если по воле случая Беттина встретит тебя, она тебя узнает.

— Согласен на твое пари! Впрочем, зачем строить все эти прекрасные планы? Ты хорошо знаешь, что твой отец выдаст Беттину замуж только за торговца!

— Ты намного лучше любого торговца: ты дворянин.

— Хорош дворянин с левой перевязью на гербовом щите, — сказал Беппо, покачав головой. — Нет, дорогой Гаэтано, — поверь мне, лелеять надо только те мечты, что можно осуществить.

— Какие же?

— Прежде всего, мечту никогда не расставаться. О, будь спокоен, эта мечта ни в чем не повредит твоей жизни, если только продлится наша дружба. Я могу повсюду следовать за тобой; у меня нет семьи, едва ли у меня есть родина. Что значат для меня те люди, с кем я общаюсь, и места, где я живу? Если ты перестанешь меня любить, если я окажусь тебе в тягость, ты мне об этом скажешь. И тогда мы расстанемся, поскольку сердца наши не будут больше биться вместе.

— Ах вот оно что! Но где ты только, черт возьми, находишь все те печали, о которых говоришь? — воскликнул Гаэтано. — Друг мой, поверь, только одно может разлучить нас, если ты считаешь так же, как я.

— Что же это?

— Смерть!

— Друг мой, если ты считаешь так же, как я, — ответил Беппо, — даже сама смерть не сможет нас разлучить.

— Объясни.

— Веришь ли ты, что какая-то часть нашего существа переживет нас?

— Религия нам это обещает, и сердце нам это говорит.

— Действительно ли ты веришь в бессмертие души?

— Я верю в него.

— Тогда, дорогой мой, нам остается связать себя клятвой, одной их тех клятв, каким повинуются и душа и тело, и, если один из нас умрет, расстанутся только наши тела, а души будут верны своей дружбе, поскольку любят друг друга только души.

— Как ты думаешь, не святотатство ли то, что ты мне предлагаешь? — спросил Гаэтано.

— Не думаю, что мы оскорбили Всевышнего, стремясь избавить от смерти чувство самое чистое, какое только может быть у человека, — дружбу!

— Пусть будет так, Беппо, — согласился Гаэтано, протягивая руку другу, — и в этом мире, и в загробном!

— Подожди, — сказал Беппо.

Он поднялся, взял распятие, висевшее в изголовье кровати, и положил его на стол.

Потом, простирая руки над священным изображением, произнес:

— Кровью Господа нашего клянусь моему брату Гаэтано Романоли: если я умру первым — угаснет мое дыхание и прекратится моя жизнь, — на каком бы месте ни упало мое тело, душа моя вернется на землю, чтобы найти его и сказать ему все, что только дозволено сказать о великом таинстве, именуемом смертью… И эту клятву, — добавил Беппо, подымая к небу взгляд, полный веры и благочестия, — я даю в убеждении, что она ни в чем не оскорбит догматы католической религии, апостолической и римской, в которой я рожден и в которой надеюсь умереть.

Гаэтано в свою очередь простер руку над распятием и повторил ту же клятву в тех же самых словах.

В миг, когда он произносил последнее слово клятвы, составленной Беппо, в дверь постучали.

Молодые люди обнялись, затем в один голос сказали:

— Входите!