Турецкий ятаган - Сергей Шхиян Страница 49

Во время войны стрельцы входили в состав полевых войск. Они делились на приказы (потом полки) жившие особыми слободами и имевшие особые съезжие избы. Во главе каждого приказа был стрелецкий голова, впоследствии называвшийся полковником подчиненный воеводе; голове были подчинены сотники, пятидесятники и десятники. В каждом приказе было от двухсот до тысячи двухсот человек (обыкновенно — около пятисот).

Головами могли быть только дворяне, а в сотники назначались и дети боярские; десятники и пятидесятники выбирались из простых стрельцов. В это войско набирались ратники из «гулящих» людей «не тяглых, и не пашенных, и не крепостных», «молодых и резвых, и из самопалов стрелять гораздых». Каждый стрелец должен был иметь поручителей, которые отвечали за него в случае бегства или растраты казенного имущества. Стрелецкая служба была пожизненной и наследственной. Голова следил за поведением стрельцов, учил их стрельбе, судил их, кроме «разбойных и татебных дел и больших исков», и наказывал провинившихся батогами и кнутом. Стрельцы могли беспошлинно торговать в розницу своим рукодельем на сумму не больше одного рубля, не платили судебных пошлин в исках на сумму до двенадцати рублей. Отставные стрельцы, а также жены и дети убитых и попавших в плен продолжали жить в стрелецких слободах. Кроме гарнизонной и полевой службы, они несли караульную службу и были на посылках. Вооружение стрельцов составляли небольшие, но довольно тяжелые пищали.

Так что стрельцов, в отличие от княжеских дружин, которых, пожалуй, точнее классифицировать как офицерский корпус, можно считать нашей первой профессиональной контрактной армией.

Повторюсь, то, что стремянные стрельцы охраняют чиновника, правда, довольно высокого ранга, меня удивляло. Хотя с другой стороны, если подойти к должности дьяка с нашими мерками табели о рангах, то он оказывался замминистра одного из центральных министерств, посольского приказа.

Первоначально, ввиду его главного назначения, ведать иностранными делами, через посольский приказ происходили все сношения с иностранными державами. Им выдавались грамоты для выезда из России, как русским, так и иностранцам. Он ведал иностранцами, проживавшими в России, особенно в их торговых делах. Этот же приказ чинил суд и принимал жалобы иностранцев на русских обидчиков. Он же управлял почтовыми делами, так как почты вначале содержались иностранцами и учреждались только по трактам, ведшим в иностранные державы и преимущественно для сношений с ними. В ведении его находились также все дела по сношениям с донскими казаками.

Позже, во времена первых Романовых, его функции значительно увеличились. Но и теперь можно было представить, на каком хлебном месте сидел мой новый шеф.

Оставшись без надзора и попечения, я решил осмотреть местные достопримечательности. Территория поместья была довольно плотно застроена, и мне стоило разведать где здесь что располагается и, на всякий случай, присмотреть пути отхода. Однако не успел я отойти от конюшни, как ко мне подошел один из дьяковых стрельцов — молодой парень с приятным, бесхитростным лицом. Было ему на вид лет восемнадцать. Одет он был в яркую форму одного из стрелецких полков: красный кафтан с малиновыми петлицами, темно-серую шапку и желтые сапоги, не парень, а картинка.

— Тебя как зовут? — громко спросил он, памятуя о моей глухоте.

— Алексей, — ответил я.

— А меня Алексашка. Ты откуда такой будешь?

— С украйны, — неопределенно ответил я, — а ты?

— Мы московские стрельцы, — охотно объяснил он. — Пошли в трапезную, наши уже все там.

Предложение было весьма своевременное, и я радостно согласился составить компанию товарищам по оружию. Александр приветливо улыбнулся, взял меня под руку, и мы пошли в большое бревенчатое строение трапезной, которое оказалось тут же на хозяйственном дворе. Там за длинным столом сидели не только люди в стрелецкой форме, но и обычные слуги в вольной одежде. Мы, не чинясь, сели на свободные места в конце стола, и тотчас к нам подскочил засаленный мальчишка с керамическими мисками. При дальнейшем исследовании оказалось, что это щи с белыми грибами.

По случаю великого поста кормили постными блюдами. На столе лежали караваи подового хлеба и горкой высились пироги с черными грибами. На сладкое паренек-поваренок принес сладкий пирог с сушеными фруктами и сладкую «разварку» из ягод, что-то вроде компота без сахара. Еда была свежа, хорошо приготовлена, и я впервые за последнее время встал из-за стола без остаточного чувства голода.

Во время ужина за столом никто не разговаривал, и прием пищи происходил степенно и почти торжественно.

— А где вы живете? — спросил я Алексашку, когда мы вновь, под ручку, как два шерочки, вышли из трапезной.

— Так пойдем, покажу, — обрадовался он возможности услужить новому приятелю. Парень был, судя по всему, по-настоящему хороший, приветливый и изнывал от скуки.

Опочивальня, или как ее правильнее назвать — казарма, располагалась здесь же на хозяйственном дворе. Мы вошли в бревенчатое строение с низким потолком, наполненное устоявшимся запахом многих людей. Стрельцы спали на широких полатях по несколько человек в ряд, как говорится, вповалку, на сене, прикрытом грубым, посконным сукном.

Сейчас здесь был только один человек, десятский, хмурый, молчаливый стрелец, тот самый, с которым мы скакали парой. Он небрежно кивнул молодому парню, смерил меня оценивающим взглядом и вернулся к своим делам.

— Вот тут и спим, — сообщил Алексашка, — хочешь, ночуй с нами, у нас на полатях просторно.

— Посмотрим, — ответил я и быстро вышел на свежий воздух.

Говорить нам с ним, собственно, было не о чем, но «дружба» обязывала общаться, и он взял инициативу в свои руки.

— У тебя тятька есть? — спросил мой чичероне.

— Есть, — ответил я сообразно своей легенде, — живет на украйне.

— А мамка?

— И мамка есть.

— А жена? — продолжил любопытствовать он.

— Жены нет, есть невеста.

— А меня тятя хочет оженить, а мне неохота.

— Так не женись, — посоветовал я.

— Тятя больно строг, чуть, что не по нему, сразу за батоги! С ним не пошутишь! Я даже к боярину в стражники напросился, чтобы с глаз долой. Да видать все равно придется жениться! — с сожалением сказал Алексашка. — Вот такая беда!

Честно говоря, особого интереса к интимной жизни парня, явно отдававшего голубизной, у меня не было. Все равно ему было не понять, почему не хочется жениться и что его подсознательно мучит. Не те времена были на Руси, чтобы самому выбирать себе половую ориентацию. Однако вникать в его сетования пришлось. Самый простой и быстрый способ расположить к себе собеседника — слушать рассказы о себе любимом. Мне же помощь человека, знающего местные реалии, была жизненно необходима.

— А чем тебе невеста не глянется? — осторожно спросил я.

— Мне совсем другая люба, — застенчиво сказал он, — а тятя ни в какую, или говорит, на Любке женишься, или прибью! Вот так-то, брат!