Братья - Юрий Градинаров Страница 48

– Я долго спать не могу. А если пурга на трое суток?

– В такие дни все село дома: ест, спит, печи топит и собак кормит. Никто на улицу нос не сует. Боятся люди черной пурги пуще беса. И еще она неизбывную тоску наводит, особенно ежели ты один в охотничьей избушке или в чуме, а вокруг на сотни верст ни души, одна непроглядная снеговая тьма. Я встречал таких людей, ставших юродивыми, – сказал Петр и пожелал ученому спокойной ночи.

А сам юркнул под одеяло к Авдотье Васильевне и прижался к ее горячему ждущему телу.

Конец апреля и первый день мая выдались холодными. Мороз доходил до тридцати градусов. Второго мая пошло потепление до минус тринадцати. Киприян Михайлович заказал Хвостову четыре упряжки на третье для поездки в Норильские горы. И вдруг с утра началась густая метель. Небо закрылось серыми облаками. Юго-западный ветер крутил местами снег, сметая его с двускатных крыш дудинских изб и лабазов. Остров Кабацкий затянулся плотной снежной пеленой.

Киприян Михайлович раненько зашел на половину Петра и расстроил собирающегося в дорогу Шмидта:

– Федор Богданович, погоды нет. Сегодня в горы не едем, пока не распогодится. Отдыхайте!

Федор Богданович растерянно взглянул в церковный календарь:

– Сегодня третье мая, а рабочей погоды по-прежнему нет. Я тут хотел на собаках объехать Кабацкий, сделать замеры малого Енисея. Правда, я сейчас фиксирую направления ветров в районе Дудинского. По весне в основном гуляет юго-запад с пургами и метелями и север с холодными ветрами. Но это пока не выводы, а наблюдения.

– Кабацкий успеете объехать. Наша готовность должна быть ежедневной. Как только Бог пошлет погоду, мы помчимся к горам.

И лишь тринадцатого мая посинело над Дудинским. Ветер угнал на восток серые облака. Над Кабацким накатывалась мощная волна подсвеченных солнцем белых туч, переходящих в перламутр.

Киприян Михайлович стоял на крыльце и потирал ладони:

– Уж сегодня мы точно вырвемся! Аким, сходи-ка к Хвостову. Пусть к десяти утра готовит четыре упряжки по шестерке оленей. Чтобы мы в три дня обкрутились.

Вышел, потягиваясь, Шмидт.

– Слышу разговор на крыльце. Думаю, надо вставать, коль хозяин на ногах. Вроде погода ничего.

Он вытянул руку в сторону реки.

– Ветер небольшой, видимость бесконечная, метели в небе не видать. А оно, как у нас, в Санкт-Петербурге, хмурое.

– Гадать не будем! В десять утра выезжаем. Провизию, лыжи я сложил. Ружья, лопаты беру. Возьмите подзорную трубу да мензулу. Может, понадобятся.

– А Савельева не берем?

– Нет, с нами поедет Хвостов. Лучше его вряд ли кто знает эти места. Он возьмет с собой два балка для ночевки.

К вечеру четыре упряжки подошли к Угольному ручью и стали лагерем. Солнечные лучи, срезаемые вершинами гор, уже не достигали долины и прятались в лиственницах, ольшанике, соснах, растущих у подножия гор. Вокруг необыкновенная тишина. И только в лагере каждый занимался своим делом. Слышался людской говор, хорканье оленей, скрип снега. Двое каюров выпрягли оленей и погнали вдоль ручья к ягельнику, а третий остался топить печи балков. В топках уже лежал сухой домашний швырок. Два дымка потянулись вверх, и сразу долина стала казаться обжитой.

Мотюмяку Хвостов жарил мясо, кипятил чай, строгал муксуна. Его верная Мунси лежала на нартах и наблюдала за хозяином-непоседой. Киприян Михайлович и Федор Богданович сидели рядом с собакой и обговаривали план действий на завтра.

– Вы насчет ужина? Через часок запируем! – подошел Хвостов.

– Садись! Мозгуем, как завтра день толково провести, – пригласил Сотников.

– Некогда, у меня мясо на подходе.

Хвостов стоял и переминался.

– Успокойся! Совет твой нужен, а мясо не сгорит! – успокоил купец. – Завтра с утра объедем на двух упряжках горы. Федор Богданович осмотрит местность, определит структуру гор и на глазок прикинет площадь залежей. Берем две лопаты, две пары лыж, ружье, мензулу и немного провизии. Я думаю, по четверке оленей в упряжку.

– По четыре дак по четыре. Все будет готово. Я побежал к печке.

Мотюмяку сорвался с нарты и побежал к балкам.

– Смотрю на него и думаю: устает он когда-нибудь или нет? Всю жизнь на ногах и всю жизнь в суете. Выносливость завидная. А рост-то метр с капишоном. Не знает усталости! – сказал, гордясь, Сотников.

– Да, качество ценнейшее, особенно в тундре! – поддержал Шмидт, думая о другом, и добавил: – Но у меня закрадываются сомнения из-за большого снежного покрова. Я думал, на вершинах снегу поменьше.

– Лопаты есть. Придется снег отбрасывать. Уголь увидите своими глазами. В ручье видны выходы. Снег на них почти не задерживается, а осыпи угля, правда, под снегом. С рудой несколько сложней, но попробуем и к ней подобраться.

– Сюда бы еще проскочить до первого снега, чтобы увидеть горы нагими, – сказал Шмидт. – Может, в конце экспедиции еще раз сюда сходим?

– Давайте в начале сентября. Я буду вам благодарен! Вот только реки, ручьи помешают. Суток трое придется добираться. Обуем бродни и, где понадобится, вброд!

– Интересно, сколько мы рек пересекли?

– Я не считал, но не меньше двенадцати. И ручьев столько же.

– Значит, если начнете добычу, то все грузы и сюда, и обратно, в Дудинское, – только по зимнику на оленьих упряжках?

– Только по зимнику, только оленями.

– Не завидую вам, Киприян Михайлович! Сколько трудностей вас ожидают на этих залежах! То, что вы пытаетесь сделать с Кытмановым, под силу только большой мощной корпорации или объединению. Вы можете осилить толику: дать первую плавку и доказать наличие меди в горах. А уж получить какие-либо доходы – фантазия. Предвижу большие суммы финансовых затрат.

– Понимаю, но отступать уже не намерен. Постараюсь получить хоть несколько пудов меди. Пусть черновой, но меди. Может, после того царь-батюшка посмотрит на Таймыр другими глазами. Киприян Сотников не привык отступать!

Сказал напористо, а внутри росло сомнение. Шмидт заметил. Но он не ощутил, что творится у купца на душе. Трезвый расчет после встречи с Кытмановым стал изменять. Теперь им правил азарт. Он начал верить, что вместе с золотопромышленниками и их громадным капиталом преодолеет все сложности.

– Ладно, Федор Богданович! Вы же советовали рисковать, а теперь пытаетесь меня разубедить!

– Понимаете, Киприян Михайлович! Не желаю зла и неудач! Но чем больше я вникаю в проблему разработки залежей, тем больше начинаю сомневаться в собственном совете.

– Я вас не виню, Федор Богданович! Но на последнем отрезке времени я доверился вам не только как ученому, но прежде всего как человеку И отдельные ваши советы усвоил для дальнейшей жизни. В том числе и для постройки медеплавильной печи. Вы ведь знаете, что разочарование опустошает душу.