Братья - Юрий Градинаров Страница 47

Малыш молчал, слушал и многого не понимал. Он стоял на своем:

– Дай дядя, дай! – и поднимал глазенки на Петра, будто удивлялся, что такой большой, а не понимает. Наконец, Петр решил дать ножны. Он снял шашку, вынул, и она сверкнула в свете керосиновой лампы. Мальчика поразил ее блеск, он тянулся к лезвию.

– Не тронь, Сашок! Борони боже! Порежешься!

И подал безопасные ножны.

– Ими и поиграй, а шашку я пока положу на шкаф.

Сашок отстранил ручкою ножны и показал на шашку:

– Дай!

Петр, придерживая шашку за клинок, подал Сашке эфесом вперед. Мальчик долго разглядывал и водил пальчиком по наборной волнистой рукоятке. Потом отвлек малыша от шашки подзорной трубой Шмидта. Сашок приставлял к глазам, крутил головой, не понимая, зачем труба, если глазами видеть лучше. Он вертел ее и так и сяк. Петр кинул шашку в ножны и повесил на место, взял племянника за руку:

– Поигрался, Александр Киприянович, и айда к маме! Мне надо в баню.

Он привел Сашку на кухню и, поглаживая по головке, кивнул Екатерине:

– Наверное, Сашок будет лихим казаком. Не отстал до тех пор, пока не потрогал шашку руками. К ножнам остался равнодушен, а шашку порывался в руки взять.

– Не знаю, кто из него получится, казак или купец, но упрямства у него предостаточно. Пожалуй, как у родного дядюшки. Пока своего не добьется – не отстанет!

– Хоть что-то мое будет! – засмеялся Петр. – А то все ваше и ваше!

Вошел озабоченный Аким и Петру Михайловичу шепнул на ухо:

– Прошу в баню! Все готово! Квас в предбаннике. Простыни и полотенца на лавке.

Петр, как бы прощаясь, глянул на Екатерину. Она поняла как молчаливый вопрос:

– Авдотья уже приготовила тебе белье. Бери, что нужно. Долго не запаривайся. Скоро мужики придут на обед.

Аким взял подтаявшего осетра, охотничий нож и ушел в людскую строгать рыбу.

– Дядя Аким, возьми меня! Я тоже хочу стлогать! – попросился Сашок.

– Пойдем, будешь стружки в тарелки складывать.

И довольный Сашка поковылял в людскую.

На кухне варится и парится! Екатерина открыла форточку чтобы тянуло чад. В проем залетел порыв ветра и обдал хозяйку колючками серого снега. За окном вовсю гуляла черная пурга.

– С легким паром, дорогой брательник! – обнял Петра Киприян Михайлович. – И с возвращением. Смотрел я, нынче песец хорош!

– В среднем обошелся по рублику. Товары все разошлись, остатки забрали перекупщики с Лены. Приходили в Хатангу обозом нарт в пятьдесят. Они рассчитались деньгами. Сходили без особых поломок. И люди, и олени целы. Правда, пять изношенных нарт оставили в Хатанге. Там и полозья, и копылья порастрескались. К следующему приходу их обещали заменить местные плотники. Особых убытков не понесли.

– Добре, брат, добре. Теперь пойдем, я познакомлю тебя с твоими соседями.

Киприян Михайлович представил ученым брата.

– Мы много наслышаны о вас начиная от Енисейска. Правда, представляли братьев Сотниковых немного другими. А вы оказались настоящими казаками. С Киприяном Михайловичем мы сошлись не по службе, а по душе. Даст Бог, может, и с вами сойдемся, Петр Михайлович! – с надеждой сказал Федор Богданович. – Надеюсь, мы вас не стесним своим присутствием в ваших хоромах до прихода парохода.

Петр Михайлович усмехнулся:

– Не вы первые, не вы и последние. Не помешаете! А тишины ни я, ни Киприян не любим. Будем жить друг другу на пользу.

После обеда, затянувшегося до позднего вечера, Петр с гостями ушли отдыхать. Перед сном Сотников-младший со Шмидтом пошли в баню покурить. Порывы ветра хлестали по железной крыше, завывали в каменке, били снежной пылью по окнам. Уличный мрак наступил раньше обычного. Они сидели в предбаннике, пыхтели заранее набитыми Акимом трубками и чувствовали себя отгороженными от всего мира. Петр вывернул фитиль в лампе. В предбаннике посветлело.

– Хорошо, что успели проскочить до пурги. Иначе при такой черноте не избежать потерь. Черная пурга страшнее степного бурана. Мне как-то в дороге рассказывал о нем один ямщик. Такие страхи рисовал, волосы дыбом становились. Ужасен буран в степи, но еще страшнее черная пурга в тундре. Нередко снежные иголки светятся, будто глаза волчьи. Взгляните в окошко: стена перед глазами.

Федор Богданович вытянул шею к маленькому окошку: черная колеблющаяся стена ходила ходуном, чуть-чуть меняясь цветом, становясь то черной, то серой, то перламутровой. Нет-нет да и вспыхивали огоньки.

– Вероятно, электрические разряды снежных иголок дают такое таинственное свечение, – предположил Шмидт.

– Не скажу точно, – ответил Петр, – но в тундре зверье поглубже зарывается в снег, чтобы пережить это светопредставление.

Набили еще по трубке. Петр Михайлович чувствовал, он нужен ученому по каким-то важным делам, но тот медлит, выжидает или стесняется. Тогда сам завел разговор.

– Мне брат говорил, правда на ходу, вы хотите обследовать Бреховские острова и далее низовье Енисея.

– Да, Петр Михайлович, экспедиция будет в составе восьми специалистов. Черновую работу будут делать аборигены, из долган и юраков. Они возьмут подряд на обслуживание экспедиции. Вы можете посоветовать таких людей, знающих низовье, а также обозначить наиболее выгодные базовые станки, куда можно завезти провизию, одежду и инструментарий для полноценной исследовательской работы?

– Дайте чуть-чуть отойти от обоза, оприходовать собранную пушнину, подготовить ее к отправке первыми пароходами, и я найду вам надежных людей. Отправлю гонцов по последнему снегу, чтобы они прибыли сюда к середине мая. Сам думаю водой сходить до Толстого Носа, развезти по Бреховским енисейских засольщиков и бочкотару для заготовки рыбы. Может, на каком-нибудь станке и встретимся. В эту навигацию ждем кое-что из Алтая для медеплавильной печи.

– Я бы хотел, чтобы вы в суете дел помнили о нас и наших просьбах, Петр Михайлович!

Баня медленно остывала. Разгулявшаяся пурга пронизывала насквозь не только маленькие балки, но и брусчатые дома, и лабазы. Она находила щели, выдувала из них мох и впихивала туда струи холодного ветра со снегом. Петр докурил вторую трубку:

– Ну что, Федор Богданович, пойдемте вздремнем. Уж за полночь. Савельев давно спит без задних ног.

Он погасил лампу, плотно прикрыл дверь в предбанник, и они вышли в темный коридор, ведущий на Петрову половину.

– Осторожно, Федор Богданович, шишку не набейте! Идите ощупью за мной.

Тихо скрипнула дверь. Доносился храп Василия Савельева.

– Хорошо под пургу спит Василий, – прошептал Сотников. – Нам бы сейчас с вами лечь и отключиться, а проснуться, когда стихнет пурга.

Федор Богданович ответил: