Защитник - Конн Иггульден Страница 48

Аристид пропустил реплику мимо ушей. Спартанская армия, казалось, росла и ширилась с каждым шагом. Любой, кто сам стоял на полях сражений, наверняка почувствовал бы, как колотится сердце. Легко и приятно говорить, что они союзники, но у многих от одного только вида этих марширующих в красных плащах колонн на затылке шевелились волосы. Он почувствовал, как участилось дыхание, словно у старой собаки, услышавшей охотничий рожок.

– Мне трудно представить силу, способную победить этих людей, – признался Аристид. – Но если я не вернусь…

– Ты вернешься, – заверил его Фемистокл. – Кому еще ты нужен?

Впервые Аристид понял, что Фемистокл нервничает так же, как и он сам, и так же беспокоится о будущем. Вот только ему удавалось скрывать это под горьким юмором. Аристиду стало легче от сознания того, что он не одинок в своих чувствах.

– Я имел в виду… У меня есть кое-какая земля и собственность, но нет наследников. Я бы хотел, чтобы она была продана на торгах, а деньги достались драматургам. Если, конечно, город уцелеет.

– Я и не знал, что тебе нравится что-то подобное, – удивился Фемистокл.

– Когда кормишь бедняков, они снова становятся голодными, – сказал Аристид. – А вот хорошая пьеса – история на века. Эсхил – тот, кого бы я поддержал. Он понимает трагедию – и он был с нами на поле Марафона. Там погиб его брат. Триерархия, Фемистокл. Благородная идея. Корабли и игры для города. Это наш долг.

– Если город уцелеет, – сказал Фемистокл.

Мгновение-другое они смотрели друг на друга.

– Да, – кивнул Аристид. – Если уцелеет. Мы ничего не скрывали. Ничего. Этот год вершит наши судьбы. Я надеялся, что все решилось при Марафоне или у Саламина, но нет. Это случится весной.

– Тогда удачи, брат, – сказал Фемистокл.

Аристид кивнул и пожал протянутую руку. Он подобрал шлем и копье, орудия войны, лежавшие на земле у ног. Меч и щит носил за ним раб. Спускаясь, Аристид мельком оглянулся и направился к гоплитам.

Ксантипп изо всех сил старался не выказать гордость, охватившую его, когда сыновья поднялись на борт. Дочь осталась с матерью – заниматься восстановлением загородного дома. Забросить это некогда великолепное строение в нынешнем плачевном состоянии и ждать прихода весны с надеждой на победу представлялось неправильным. Кроме того, требовалось чем-то занять и домашних рабов, которые, оставшись без дела, наверняка обратились бы к мелким порокам и праздной злобе. Освобожденный раб Маний также должен был зарабатывать свое жалованье теперь, когда взял на себя роль управляющего. Ксантипп знал, что вернется либо в отстроенный заново дом, либо на холодное пепелище. Если вернется, быстро напомнил он себе. Боги наказывают за гордыню.

Доказательством намерений афинян был флот, ожидавший в Саламинском проливе. Лишь рыбацкие лодки и несколько торговых судов задержались здесь для обеспечения эвакуированных. Все находившиеся на плаву боевые корабли Греции встали на якорь у Афин. Их оказалось не так много, как во время недавнего сражения, но ничего другого не было. Никакого резерва, потому что враг только один. Они будут сопротивляться. Об этом договорились Афины, Спарта и все остальные. Хотя Фивы, Македония и десятки других небольших государств связали свою судьбу с Персией, те, кто этого не сделал, выступили заодно с Афинами и Спартой. У них был один шанс, единственный бросок кости, чтобы остаться самими собой.

Ксантипп нахмурился, глядя на оживленный, запруженный толпами порт. Женщины и дети стояли вдоль дорог, провожая идущих на войну мужчин. Он видел страх на их лицах, тревогу в глазах, но сам этого не чувствовал. Нет, он ликовал. Так и должно быть. Как сказал Фемистокл, когда борешься с медведем, запас не держишь. Все или ничего – ради будущего, в котором они останутся свободными людьми.

Галера слегка покачивалась, хотя и была пришвартована к причалу. Ксантипп поприветствовал сыновей, взяв их за руки и плечи, и повернул, чтобы представить команде. Триерархом был Эрей, ветеран Саламина, человек многократно проверенный. Келейст тоже поднялся с поста и встал по стойке смирно, чтобы познакомиться с Периклом и Арифроном. Парни неловко пожали его большую руку, и Перикл сверкнул счастливой улыбкой.

Друга отца, Эпикла, командовавшего на борту отрядом гоплитов, они уже знали. Эпикл сражался и при Марафоне, и при Саламине, и это он прискакал в поместье предупредить о вторжении. Они знали, что отец доверяет ему. По-своему он был другом всей семьи. Ксантипп смотрел, как Эпикл улыбается мальчикам, и заметил морщины на его лице, которых не было до появления персов.

Он потер щеки. За последнее время он похудел и загорел, а кожа от долгого пребывания на борту как будто задубела. Быть стратегом в море – это постоянный труд, беспрерывное напряжение, но ему это нравилось. Нравились рутина и ритуалы, даже лишения, связанные с плохим питанием и вечной нехваткой воды. Его это устраивало. Жизнь на море была тяжела, но он принимал эту данность и с каждым днем оттачивал флот, как лезвие копья.

Чтобы присутствие на борту сыновей не казалось прихотью, Ксантипп держался с ними строго, сохраняя почти грозное выражение лица. Ни у одного другого гребца или гоплита не было рядом сыновей, и он считал нескромным выказывать радость, которую доставляло ему их присутствие. Пока Перикла и Арифрона знакомили с гребцами, свободными афинянами, Ксантипп стоял на носу корабля. По девяносто человек на один борт, все они были людьми семейными и трудились на благо любимого города. Накануне вечером Ксантипп напомнил Периклу относиться к ним с уважением, хотя никаких опасений на этот счет не испытывал. Он хорошо воспитал сыновей и научил их ценить силу и выносливость.

– Интересно, Ксантипп, лопнешь ли ты от гордости? – спросил оказавшийся рядом Эпикл.

Ксантипп выдохнул. Кто знает, как он выглядит со стороны?

– О, не волнуйся, – усмехнулся Эпикл. – Люди любят тебя за это. Они не хотели бы иметь командующим флотом холодного, бесстрастного мерзавца. Уверен, тебе самому такой бы не понравился. Или я не прав?

– Уже нет, – поморщился Ксантипп. – Наш наварх – Леотихид.

– Ну конечно… – хмыкнул Эпикл. – До тех пор, пока вы с ним не разошлись во мнениях. Это афинский флот, Ксантипп. Ты говорил так много раз.

Ксантипп предпочел не отвечать и только покачал головой, закрывая тему. Нет, он не думал, что здесь могут быть вражеские лазутчики. Эта команда сражалась под его началом при Саламине, и люди никогда не стали бы обсуждать какие-то его секреты. Но вполне могли повторить что-то сказанное им без всякой задней мысли. Такого рода речи могут облететь флот всего за день или два и даже достигнуть ушей спартанцев.

Пока Перикл и Арифрон прокладывали нелегкий путь из трюма на палубу, келейст взлетел наверх с быстротой и ловкостью берберийской макаки.

«Ничего, научатся, – подумал Ксантипп. – Многому еще научатся».

Арифрон держался несколько скованно, тогда как Перикл оглядывался с таким восхищенным выражением лица, что Ксантиппу захотелось проверить сохранность вина. Семнадцатилетнего мальчишку можно было бы оставить с матерью и сестрой, но отец питал к нему слабость, чем тот беззастенчиво пользовался. Ксантипп отклонил его первоначальную просьбу сопровождать Арифрона, и хотя Перикл воспринял отказ с достоинством и сдержанностью, его огорчение все же было заметно. В конце концов Ксантипп продержался два дня, а затем позволил Агаристе уговорить его. Результат вызвал раздражение у Арифрона, который посчитал уступку незаслуженной, зато Ксантипп смог разделить удовольствие с ними обоими – в море, на корабле, с командой.