Дружина особого назначения. Книга 2. Западня для леших - Иван Алексеев Страница 46

Оба замолчали. Степа напряженно думал над последними словами брата, в которых легко читался намек, что брат намерен примкнуть, или уже примкнул, к некой разбойничьей ватаге, промышлявшей на Москве. Стражник, конечно же, слышал о лихом атамане по прозвищу Топорок, отменно владеющем плотницким оружием. Данное обстоятельство и известные приметы атамана (высокий рост, широкие плечи) вполне подходили к Трофиму. Степа также знал о недавнем весьма странном случае, когда на окраине Москвы шестеро опричников были убиты топорами и кистенями, то есть, вероятнее всего, – разбойниками, но при этом не ограблены. Теперь он мог найти разгадку сего происшествия. Кто же способен привлечь к себе в шайку известного атамана? Напрашивался лишь один ответ: Хлопуня. Что же теперь делать? Степа, как говорили про него и сами разбойники, был честным стражником. Он карал только наверняка уличенных в воровстве и злодействе, а без улики лишь предостерегал, но не трогал. Он никогда не предъявлял голословных обвинений даже Пафнутьичу, хотя точно знал, что перед ним – известный атаман по кличке Чума. Другое дело, если бы он застал его на месте преступления, тогда Степа не посмотрел бы на старую дружбу, а выполнил бы свой долг. Здесь же речь шла уже не о друге, а о родном брате. Естественно, Степану ни на миг не могла прийти в голову мысль повязать или выдать Трофима. Что же делать, как отвратить брата от неминуемой гибели от рук стражников и опричников или разбойников, не щадивших ни своих, ни чужих и убивавших по малейшему подозрению?

Степан глубоко вздохнул и спросил:

– Ну, а если, с ватагой своей промышляя, вдруг да наткнешься на стражника Степана, брата своего родного, долг службы исполняющего, как поступишь, брат? Я ведь лапки кверху не задеру, в сторону не отвернусь. Я разбойникам на своей земле спуску не давал и давать не буду!

– Не бойся, не наткнусь! Плотницкую слободку никто досель не трогал и трогать не собирается. А честного стражника Степана лихие люди стороной обходят, уважение к нему имеют за неподкупность и справедливость.

– Ишь оно как! Стало быть, я у воров и разбойников уважение заслужил… Ну, так ведь я не только в слободке долг свой исполняю. А вдруг да с тобой столкнемся где невзначай? – с болью в голосе почти выкрикнул Степан.

Трофим замотал головой, как будто отгоняя от себя страшное видение, стараясь подавить в зародыше саму мысль о том, что ему придется противостоять брату в смертельной схватке.

– Ты пойми, Трофимушко, не просто так ведь я болтаю, – Степан опять понизил голос почти до шепота, наклонившись над столом. – Намедни пришлось по общей тревоге в одной усадьбе злодейство карать, так вот и столкнулся я там со своим дружком старым по Туретчине, который тоже мне все клялся слободку стороной обходить, земля ему пухом! А прозывали его Чума.

Трофим вздрогнул, выпрямился.

– Так ведь Чума-то твой сам виноват: гордыня, говорят, в нем взыграла, и, не посоветовавшись с кем надо да разведку не проведя, налетел на усадьбу боярскую, за что и поплатился!

Степан при этих словах брата посуровел лицом. Врожденный инстинкт сыщика сразу же проснулся в нем, затмив на время все остальные мысли и переживания. Брат наверняка что-то знал и мог бы пролить свет на неясные обстоятельства нелепого налета Чумы на усадьбу, дорога из которой была перекрыта засадой поморов и предварительно не проверена разбойниками, не говоря уж о кошмарной резне, на которую Пафнутьич был ранее не способен.

– Послушай, Трофим, – медленно произнес Степа, тщательно выбирая слова. – Не стал бы я тебя выспрашивать, поскольку никогда доносчиком ты не был и не будешь. Но речь о друге моем бывшем идет, с которым плечом к плечу бились с басурманами на южных рубежах отчизны нашей. А что он по кривой дорожке потом пошел, так на то воля Божья и злоба человеческая была. Посему мне знать надобно: уж не подтолкнул ли его кто в западню смертельную?

– Да нет же, он сам, советами людей знающих пренебрегши, полез на рожон беспечно, а пока безобразия в усадьбе творил, тут стража и подоспела.

– Так стража налетела или засада там его ждала?

– Ну, уж этого я, братец, не ведаю. Ты сам, небось, лучше меня знать должон.

– Ладно, предположим. А что ему эти твои знающие люди могли присоветовать-то? Разведать окрестности тщательно? Так он не малец желторотый был, соображал, что к чему!

– Да нет, не в том дело, брат! Есть люди, знающие то, что другим не ведомо, замыслы противников своих насквозь видящие… Не все ж в страже московской, как ты, честные… А больше меня про это не спрашивай: сам же сказал, что не доносчик я!

Степан молча кивнул. Сопоставив его намеки с подозрениями дружинников и своими собственными, он твердо уверился в том, что кто-то из московской стражи действительно сообщает разбойникам сведения о расположении и передвижениях застав и засад.

– Ладно, Степушка, ужо светает. Негоже, чтобы кто подглядел, как я из твоей избы выхожу! – горько усмехнулся Трофим. – Видишь, уж и своего дома-то у меня нет, и встречу с братом должен я от людей скрывать… Пойду своей дорогой, месть злодеям проклятым чинить, иначе сам себе ненавистен буду!

– Сдал бы ты, Трофимушка, упыря этого, Хлопуню, страже московской, – с тоской и безнадежностью в голосе все же сделал последнюю попытку уговорить брата Степан. – Кровушки на нем – немерено!

– Пустой разговор, братец! На опричниках ее поболее будет, но никакая твоя стража московская ничего с ними поделать не может. Единственно, кто противостоять им не боится, так это те лихие молодцы, каковых ты меня выдать просишь. Не бывать этому.

Трофим встал из-за стола, подчеркивая, что говорить больше не о чем.

Степан поднялся вслед за братом, проводил его до двери.

– Послушай, братец, – стражник придержал Трофима у самого выхода. – Еще одно хочу тебе сказать. Коли приведется тебе увидеть где поморов-дружинников, в иноземном одеянии, с желтыми рысьими мордами на рукавах вышитыми, так обходи их стороной. Они – друзья мои верные, а опричников – противники. Мы с ними совсем недавно против опричников плечом к плечу рубились. Только про то никто знать не должон! Ежели беда какая с тобой случится и меня рядом не будет – смело к ним иди, помогут да выручат.

– Спасибо, брат, слова твои я запомню, поскольку согласен с ними еще и по своему опыту! Ну, прощевай пока, даст Бог – еще свидимся!

Они обнялись, как будто прощаясь навек. Трофим бесшумно выскользнул из избы и растаял в сером сумраке.

Степан вернулся в горницу, сел на лавку и крепко задумался. Ему нужно было сопоставить обрывки сведений и наблюдений, которые он получил за последние дни, чтобы попытаться уличить предателя в московской страже. Первое, что стало ему теперь абсолютно ясно, это то, что предатель действительно существует. Он сообщает замыслы стражи разбойникам, вероятнее всего – самому Хлопуне. Поэтому крупные организованные шайки так ловко уворачиваются от застав и засад. Значит, прав был поморский десятник, когда не хотел вслух говорить позавчера о своей засаде! Как только засаду поставили действительно тайно, шайка в нее тут же попалась. Постой-ка! Степа стукнул себя кулаком по лбу и вскочил с лавки. Ведь Чума НЕ попал в засаду леших! Он проник в усадьбу по ручью. Почему? Степа не забыл, что такой вопрос задал ему Разик там, на залитом кровью дворе. С крупной добычей, каковой могла быть только драгоценная рухлядь меховая, золотая и серебряная утварь столовая, не потащишься обратно по топи да зарослям. А на мелкую добычу Чума никак не мог бы позариться. Значит, он думал, что дорога свободна и по ней можно легко уйти с тяжелым грузом.