Король франков - Владимир Москалев Страница 41

Войдя в пиршественный зал, все расселись за столами, расставленными П-образно. Едва прозвучали поздравления и были осушены первые бокалы, как на импровизированную сцену вышли жонглеры, труверы, гистрионы и канатные плясуны. И началось, перемежаемое заздравными речами с поднятыми кубками, сопровождаемое музыкой выступление акробатов, танцовщиц, борцов и плясунов.

Когда выпито было уже достаточное количество, и тосты, не отличавшиеся разнообразием, перестали вызывать у присутствующих эмоционально окрашенные согласно случаю крики, решили устроить танцы. Музыканты и акробаты тотчас освободили «поле битвы» для высокородных господ, и те, допивая и дожевывая на ходу, потянулись из-за столов. Первой, как и положено, под возгласы приветствия вышла чета молодоженов, которая исполнила ритуальный свадебный танец. Им поаплодировали, оркестр взял новые аккорды, и по полу, усыпанному лепестками роз, душистыми травами и розмарином (всё из Италийских оранжерей), замелькали женские ножки в разноцветных башмаках с тупыми носками и мужские – в полусапожках с лентообразными повязками на ногах. Танцевали «три на три» – модный в те времена танец. Затем «кароле», без участия мужчин. Заиграли «цепочку». Но Сусанна уже выдохлась, подбородки стали поблескивать при свечах, ей все чаще приходилось утираться платком. Мило улыбнувшись Роберту, она отошла к пилястре и присела на банкетку. И тотчас, как мотыльки на свет, к ней порхнули верные приспешницы.

– Я порядком утомилась, мои милые, – окинула их веселым взглядом будущая королева. – Присядьте-ка рядом, поболтаем. С юнцом много не поговоришь, а танцующих и без нас довольно.

– Что вам сказал юный король? Вы ему понравились? – полюбопытствовала Ирэн. – Он должен быть весел и крайне почтителен с вами, папочка наверняка его научил, ведь он завладел неплохим приданым.

– Цыпленок не произнес ни слова, – стала обмахиваться веером Сусанна. – Да и поглядел на меня всего пару раз, и то тайком. Представьте себе глаза Персея, когда он смотрел в щит на отражение Медузы, прежде чем отрубить ей голову. Точно такие же взгляды я поймала на себе.

– Мадам, вам надо его приручить, как церковь язычников. Он должен стать верным псом у ног своей хозяйки.

– Бог знает сколько времени уйдет на это. Было бы ему столько же, сколько папочке… Но ведь он щенок и смотрит на меня, как на реликвию времен Карла Мартелла.

– Лишь постель поможет в этом деле, мадам, – промурлыкала рядом Агнес. – Верное средство к сближению и родству душ, вернее не придумал еще никто.

– Постель! О чем ты говоришь? Мне все кажется, что я сижу за столом со своим внуком, а наутро мой деверь епископ прикажет меня распять за растление малолетних.

– Вам надо пересилить себя, перестав думать об этом. Помните, у вас трон, а на голове корона франков! Ради этого скинешь штаны перед собственным правнуком.

– Неплохо бы при этом еще и забеременеть… – осторожно ввернула Ирэн.

Сусанна резко повернулась к ней.

– Милочка, я забыла это слово со времен падения Римской империи. Уверена, так же думают и Капет с Адельгейдой.

– Однако что-то необходимо предпринять в этом направлении. Ничто так не радует супруга, как наследник, и нет ничего, что помогло бы вам удержаться, едва свекор со свекровью произнесут это страшное слово – бесплодие! Гонец в Рим – и папа тотчас даст согласие на расторжение брака.

– Надо будет пошевелить мозгами. Во всяком случае, я королева, а это главное. И еще я женщина, мои милые, а это о многом говорит. Мой муж совсем еще юнец и не искушен в постельных баталиях, а потому я пущу в ход единственное – с начала сотворения мира – женское оружие, с помощью которого можно одержать победу над любым самцом, будь то сам Полифем ^[22].

– А король? Его отец? Как поступить с ним, коли удастся приручить Роберта и сделать его своим послушным орудием?

– Если Капет посмеет мне перечить, поеду к папе, лягу под него, говорят, он охоч до баб. Потом в союзе с Церковью – уверена, мне поможет деверь – сброшу Капета и заставлю его пасти свиней, а жену сделаю посудомойкой… Нет, она будет заправлять мою постель.

– А Роберт? А королевство? Кто будет наследником?

– Мой сын Бодуэн! Нынче он граф Фландрский, станет король Французский, а я при нем регентшей.

– Но ваш муж! Как посмотрит он на это?

– Он и пикнуть не посмеет. Впрочем, зачем он мне будет нужен тогда? Разве мало способов избавиться от неугодного супруга? В этом вы – мои верные помощницы. Потом, когда всё будет позади, я сделаю вас статс-дамами и найду вам богатых мужей.

– А пока, мадам, – осклабилась Ирэн, – перед вами одна из поставленных задач, самая первая и, боюсь, не самая легкая – покорить вашего мужа, влюбить его в себя.

– Именно этим я тотчас и займусь.

Когда Сусанна оставила супруга, сославшись на усталость, Роберт облегченно вздохнул. Видит бог, до какой степени неприятно было ему общаться с этой гарпией ^[23], как прозвал ее Можер, сидеть рядом с ней за столом и – о, ужас! – их заставили целоваться на виду у всех! Самую горячую молитву прошептал тогда Роберт, вверяя Богу душу и прося дать ему силы преодолеть отвращение. Его чуть не вырвало, когда ее влажные и алчные губы буквально впились в него, будто стремясь высосать всю кровь. Нормандец явно польстил фламандской вдове, назвав ее гарпией, а не Горгоной. Впрочем, обе хороши. Затем, когда начались танцы, ему все казалось, будто он танцует со своей бабкой Ришильдой, сестрой Гуго Великого, которой он приходился внучатым племянником. Он видел краем глаза, что Сусанна улыбается ему, но сам старался не смотреть на нее, хотя голос с небес и твердил, что отныне она его жена. Жаль, не разъяснил, для чего ему это, что он будет с нею делать?

Когда она отошла, Роберт почувствовал, как в его сердце стремительно, словно весенний, весело журчащий поток, ворвалась радость. И сразу же мысль устремилась к духовному, а глаза беспокойно забегали по сторонам, ища отца Рено. Да и где еще было найти ему утешение? Лишь Можер да этот монах – друзья юного короля, с которыми ему приятно делить радость и к которым он идет за советом или чтобы разделить его печаль. Но Можеру было не до брата: он с друзьями, оживленно беседуя, уписывал, раздирая на части, жареного поросенка, запивая вином. Бросив в этом направлении короткий взгляд, Роберт отвернулся… и просиял: отец Рено с улыбкой протягивал ему руки. Роберт, ликуя, едва не бросился в его объятия, до того он полюбил монаха, предпочитая его не только отцу, но порою и нормандцу, как, например, было сейчас. Однако в присутствии сына Гуго Рено остерегался высказывать свои атеистические взгляды, это был не Можер. Слишком набожный, юноша просто отшатнулся бы от него и замкнулся в себе, обуреваемый ужасом, терзаемый противоречиями. И Рено совсем ни к чему было ранить душу впечатлительного, одухотворенного юного короля.