Клык леопарда - Чарльз Буковски

Нижняя Германия, сентябрь, 182 г. н. э.

– Проклятый дождь! Дождь вчера, дождь сегодня и, похоже, дождь завтра. Повсюду эта проклятая сырость. Мои доспехи к утру снова покроются ржавчиной.

– Придется их чистить, если не хочешь, чтобы этот ублюдок снова вставил тебе фитиль.

При мысли о нескончаемой чистке доспехов от грязи и ржавчины – если только они не хотят навлечь на себя гнев центуриона – часовые обменялись гримасами. Вокруг сторожевой башни форта клубился холодный ночной туман, и капли влаги плясали на ветру, с тихим стоном продувавшим неприветливую местность.

Освещавший этот участок крепостной стены факел был окутан мерцающим коконом. Его свечение зловеще обволакивало часовых, не давая возможности разглядеть дальше нескольких шагов. Прикрыв глаза от света, они всматривались в окружающее пространство, иногда бросая взгляды вниз, внутрь крепости, чтобы никто – ни разбойник, ни центурион – не подкрался к ним.

– Уж лучше я буду надраивать до блеска доспехи, чем слушать жалобы этого старого паршивца на то, как тяжко жилось «в былые времена». «Когда хавки ^[1] нападали на нас со стороны моря, вот это было настоящее сражение, парни. Вам, соплякам, не понять, что это такое, пока холодная острая железяка не вонзится вам в…»

Солдат неожиданно умолк – его внимание привлекло какое-то движение, внизу, в темноте под стенами форта.

– Что там?

Моргая усталыми глазами, часовой долго вглядывался во тьму. Спустя какое-то время он отвел взгляд, но тотчас снова бросил его в ту сторону, где вроде бы мелькнула какая-то тень.

– Ничего. Мне показалось, будто я что-то там увидел, но, наверное, это просто туман. – Он покачал головой, уперся древком копья в деревянный настил и широко зевнул. – Ненавижу это время года. В мерзком тумане вечно что-то мерещится.

Его товарищ кивнул, перегнулся через стену и посмотрел вниз.

– Знаю. Порой мерещится, будто… – Он словно бы поперхнулся, а в следующий миг перевалился через парапет и исчез из вида. Пока второй часовой пытался понять, что случилось, за край деревянной стены ухватилась чья-то рука и на площадку сторожевой башни перевалилась одетая в темное фигура. Во второй руке пришелец сжимал короткое копье, с острия которого капала кровь только что убитого часового.

В свете факелов блеснули сапоги с тяжелыми железными шипами на подошвах, позволившие ему подняться по отвесной деревянной стене. Услышав крик, донесшийся с другого угла крепости, часовой шагнул вперед и поднял копье, чтобы ударить незваного гостя, но тот небрежно взмахнул рукой, и в следующий миг в горло римскому солдату вонзился холодный клинок. Закашлявшись кровью, солдат попятился назад, перевалился через парапет и полетел вниз.

Лежа в полудреме в своей маленькой, продуваемой сквозняками казарме, центурион чутким ухом безошибочно уловил звуки схватки. Он тотчас вскочил с постели и, толком не проснувшись, выхватил меч из ножен, висевших на спинке единственного стула. Лишь ощутив в руке его рукоять, он стряхнул с себя последние остатки сна и мысленно поблагодарил провидение за то, что завалился в постель, даже не сняв сапог. Центурион надел шлем и, выскочив в дверь, громким рыком приказал солдатам подниматься. Не ощущая на теле привычного веса доспехов, он казался самому себе едва ли не голым.

Справа выскочила какая-то фигура. В свете факела за спиной центуриона зловеще блеснуло острие копья. С резвостью, приобретенной за два десятилетия армейской службы, он отклонился в сторону, и копье пролетело мимо. Сам же центурион, подавшись вперед, вогнал гладий в грудь неизвестному нападавшему. Выдернув лезвие, он оставил умирающего доживать последние мгновения на мокрой траве, а сам, на бегу подхватив с земли щит часового, упавшего со сторожевой башни, бросился к воротам крепости. Из окровавленного горла мертвого часового торчал метательный нож. Центурион нахмурился. Как же легко была уничтожена охрана крепости!