Демоны острова Пасхи - Галимов Брячеслав Страница 41

– Ну, как это – зачем? – удивился Капуна. – Великий вождь заботится о порядке на острове, он защищает наши обычаи и наказывает преступников. Кане – преступник, поэтому вождь хочет наказать его.

– Видишь, ты рассуждаешь по-мужски, то есть непонятно о чем! – улыбнулась Мауна. – А по-моему, суд над Кане нужен для того, чтобы мы стали жить лучше.

Капуна изумленно уставился на жену.

– Опять не можешь понять меня своим мужским умом? – спросила Мауна. – Ну, какой смысл и какой толк во всех законах, в наших порядках и обычаях, если они не служат нам? Много ли было проку во всем этом при прежних вождях? Да, мы почитали богов, соблюдали законы и обычаи, но жили-то не очень хорошо! Но при Араваке мы заживем по-другому: его порядки и законы в чем-то отходят, может быть, от божественных заповедей, – простите мне, великие боги, если я грешу, – но они принесут нам пользу. Мы получим новые вещи, новые одежды и дома – и не когда-то в будущем, а скоро.

Знаешь ли, Капуна, мне кажется, что у великого вождя женский склад ума – ведь Аравак не придается бесполезным и бессмысленным мечтаниям, но примеряется, что можно взять от мира уже сейчас. Поэтому все женщины будут на стороне Аравака, поверь мне, и большинство мужчин тоже поддержат его, так как сами мечтают о том же, о чем мечтают женщины. Да что тут толковать! Даже враги Аравака выступили против него только потому, что завидуют ему и хотели бы оказаться на его месте.

А твой Кане – просто безумный, я всегда тебе об этом говорила. Он свихнулся окончательно: мало того, что похитил Парэ, нанес оскорбление богам, бросил вызов вождю, – так еще и заявился в Священный поселок вместе с ней! Будь я великим вождем, я бы наказала их обоих так, чтобы все навеки это запомнили! И наши люди думают так же, – ты слышал, что они тебе говорили.

Ты, смотри, не осрамись там, в Священном поселке, на суде, – будь потверже, покажи, что ты настоящий мужчина. Обещаешь?

– Можешь быть уверена! – воскликнул Капуна. – В конце концов, я староста, я выражаю волю наших односельчан, и, к тому же, я люблю и уважаю нашего великого вождя, нашего Аравака.

– Какой ты у меня молодец! Действительно, настоящий мужчина, – с гордостью глядя на мужа, сказала Мауна, – и вдруг схватилась за живот. – Ой-ой-ой! Он шевельнулся. Наш ребенок в первый раз пошевелился! Дай руку, положи сюда… Чувствуешь?

– Шевелится, – подтвердил растроганный Капуна. – Ого, да еще как шевелится!

– Ох, даже дыхание перехватило! – Мауна тяжело опустилась на скамью. – Будет мальчик, точно тебе говорю, мальчишки такие неспокойные… Ну, вот, Капуна, теперь ты должен заботиться о нас двоих – о своей жене и своем сыне. Не подведи нас, мы на тебя надеемся.

* * *

Суд в Священном поселке начался в дни, когда дул пронизывающий южный ветер. Он дул раз в году, в течение нескольких дней, из неведомой страны, и был очень холодным, – должно быть, страна, где он зародился, не знала тепла и света.

Небо было чистым и глубоким, солнце светило пронзительно ярко, но жар его не доходил до земли. Люди, собравшиеся на площади перед храмом Всех Богов, кутались в плащи и накидки, время от времени прикрывая лицо рукой, чтобы отогреть щеки и нос. Начало суда затягивалось, ожидание становилось невыносимым; когда, наконец, из дома Аравака появилась процессия, в толпе раздался облегченный вздох. Впереди шел сам вождь, за ним его сын Тлалок, затем молодой жрец, после них старейшины, а позади всех, в окружении воинов, – Кане и Парэ.

В полном молчании процессия проследовала на площадь, и здесь взошла на приготовленную деревянную площадку. Воины вывели Кане и Парэ на середину, и, сойдя на землю, окружили площадку плотным кольцом. Тлалок, молодой жрец и старейшины уселись на приготовленные для них циновки, а вождь остался стоять.

Ветер развевал перья на его богатом головном уборе, вздымал полы длинной роскошной накидки, сбивал набок висевшее на шее ожерелье из когтей орла и горных прозрачных камней, но Аравак стоял прямо и недвижно, не обращая на всё это никакого внимания. Известный всем тяжкий взгляд вождя был устремлен на толпу, и люди замерли, боясь пошевелиться.

– Люди острова! Вы знаете, зачем вас сюда позвали, – загремел над площадью голос вождя. – Вот этот человек похитил Парэ, дочь верховного вождя, посвященную богам, и жил с ней, как со своей женой. Вот она также стоит перед вами. Мы не знаем, насильно ли он удерживал ее при себе, или она жила с ним без принуждения, но в любом случае совершено величайшее святотатство. Ярость богов уже обрушилась на нас: порядок на острове возмутился, нашлись люди, дерзнувшие бросить вызов нашим обычаям. Всесильный Бог Войны помог нам одолеть злодеев, но война не закончена, и сколько еще прольется крови, нам не известно. Не известно и то, удастся ли нам вернуть себе милость богов, простят ли они оскорбление, которое нанес им Кане! На ваш суд, люди острова, я отдаю его, и пусть ваше решение будет мудрым и справедливым.

Толпа молчала.

– Кто скажет первым? – спросил Аравак.

– Старейшины! Пускай скажут старейшины! – раздалось на площади.

Аравак посмотрел в сторону старейшин; один из них поднялся и выступил вперед.

– Совет старейшин принял решение сразу после бегства Кане и Парэ. Об этом было объявлено на острове, – вы должны помнить, люди. Но скажу еще раз, здесь, на суде. Совет старейшин постановил, что преступление, совершенное Кане, должно быть строго наказано. Оскорбление, которое он нанес великим богам, должно быть отомщено. Только так мы можем вернуть себе милость богов, – проговорив это, старейшина вернулся на свое место.

– Таково слово старейшин, – произнес Аравак, – а теперь пусть прозвучит ваше слово, люди острова. Говорите прямо и открыто, никто не пострадает за свою откровенность. – Кто еще хочет высказаться? – Аравак медленно обвел взглядом толпу. Люди застыли в неподвижности, никто не проронил ни звука; слышалось только завывание ветра да стук плохо закрытой двери в храме Всех Богов.

– Великий вождь… – начал было говорить Кане, но осекся, потому что Аравак сурово оборвал его:

– Тебе еще рано! Твое слово будет последним.

На лице Кане отразились гнев и досада, но он сдержался и ничего не ответил вождю. С тревогой посмотрел он на Парэ – как она? Парэ улыбнулась ему, он улыбнулся ей в ответ, – и в это время раздался голос Аравака:

– Пусть скажет староста деревни, откуда родом тот, кого мы судим. Иди сюда, Капуна!

Кане вздрогнул и посмотрел на толпу. Из нее вышел съежившийся Капуна, его губы дрожали, а руки подергивались. На его обнаженной груди была раскраска, нанесенная соком растения «ти». Люди боязливо рассматривали эти магические узоры, ведь все знали, что такая раскраска наносится для отпугивания злых демонов, когда они совсем рядом.

С трудом взобравшись на площадку, Капуна встал возле вождя, отвернувшись от Кане и Парэ.

– Мы ждем твоего слова, – сказал Аравак.

– Я – староста деревни, откуда родом Кане, которого мы сегодня судим, – начал Капуна. – Он вырос на наших глазах, а когда остался сиротой, мы всей деревней заботились о нем. Могли ли мы подумать, что он отплатит черной неблагодарностью не только нам, но и всем жителям острова? О, мы давно замечали за ним неладное! Он еще с детства завел дружбу с демонами, и они помогали ему во всех делах. Рыба сама шла к нему на крючок, лесные птицы сами лезли в силки; батат, который он сажал, давал небывалый урожай. Все свое время Кане проводил в недостойных забавах и колдовстве: учил кур говорить по-человечески, заставляя посуду петь и танцевать, принуждал женщин свистеть птичьими голосами и скакать по двору, морочил наших людей, превращаясь в дерево или камень, а то и просто летал по воздуху над деревней.