Ветер с Варяжского моря - Елизавета Дворецкая Страница 36

Милута поспешил вмешаться, видя, что может разгореться нешуточный раздор. Бывшие с ним ладожане вступили в толпу, отгораживая чудинов от варягов, уговаривали, разводили людей, готовых броситься на неприятелей с оружием. Чудины шумели, а варяги оставались почти спокойны. Помня, что они на чужой земле, норманны умели сдерживать свои чувства и Милуте пришлось приложить немало усилий, чтобы развести чудинов и варягов в разные стороны и уговорить всех хоть чуть успокоиться.

– Вот уж выдался день! – говорил Милута. – Будто мало покойников!

– Перун не есть бог хороший для нас с тобой, – сказал ему Асмунд. – Для доброго торга нужен добрый мир, а Перун не хочет мир, он хочет битва. Ему было мало жертвы – он хотел жертву и эту тоже!

Он указал на Тойво, стоявшего с зажмуренными от дыма глазами, пока женщины обматывали ему чистыми платками обожженные руки, А Загляда ахнула, пораженная мыслью: по вине варягов Тойво дважды чуть не стал жертвой – первый раз в Волхове, а второй – в огне. Теперь это казалось ей дурным предзнаменованием, сулившим большие будущие беды.

– Но мы не хотим битва, мы хотим добрый мир! – в который уже раз заверял Милуту Асмунд. – Ты не забыл —завтра ты должен быть гость на наш двор. Не надо тревожить себя – я не пущу биться Снэульва и других тоже. Мы дали мирный обет и пусть будет во век проклят тот, кто его нарушит!

А Милута не знал, что ответить на это приглашение: он хотел остаться в мире и дружбе и с Асмундом, и с Тармо, а они, как видно, никогда не сядут за один стол.

– Да, уж потешился нами Перун! – качая головой, приговаривал Осеня. – Спасибо, от большей свары уберег – тут ведь все при оружии да во хмелю. А ведь поди разберись – что по чести, что не по чести?

Чудин-то первый, их нечестью бранил– так откуда было ждать добра? Как аукнешь, так тебе и откликнется. Тут хоть торг тебе, хоть велик-день – все одно дракой кончится. Как говорят, не сошлись обычаем – не бывать и дружбе.

– Ты говоришь мудро! – откликнулся Тормод, даже во всеобщей суете не покинувший своего места возле бочки пива. – Но люди знают: безрассудство всегда ведет к беде. А звать Снэульва драться есть большое безрассудство!

– Оддлейву ярлу будет занятно узнать, что делается здесь, – раздался вдруг рядом с Заглядой спокойный голос Кетиля, и сам он подошел к костру. Возле его могучего плеча привычно виднелась белая голова Ило. – Да, я все видел. И я думаю, скоро я опять пойду к Дубини ярлу слушать новые тяжбы. Но здесь я сам могу быть видоком – финн первый хотел толкнуть Снэульва в огонь. А теперь он сам есть – Свид…

– Паленый, – перевел Тормод, который знал словенский язык заметно лучше. – Раз ты дал ему имя, что ты подаришь ему в придачу?

– У меня мало что есть. – Кетиль развел руками. – Он ничего от меня не возьмет. Подарок обязывает к дружбе, а Паленый Финн теперь наш враг навсегда. Единственный подарок, который он теперь может принять от нас, – это наши жизни. Сначала его чуть не утопил Гуннар Лось, теперь чуть не сжег Снежный Волк…

Тем временем ладожане, опасаясь новой ссоры, торопливо распрощались и вместе с чудинами пошли прочь. Ило хотел было по своему обыкновению спрятаться за плечом Кетиля и остаться с ним, но Тармо окликнул его таким голосом, который никак не позволял ослушаться. Родичи помогали идти Тойво, который плохо видел от слез в опаленных глазах, а Загляда старалась держаться от него подальше: ей казалось, что это она во всем виновата. Мысли о Снэульве смущали ее: ее напугало его жестоко-замкнутое лицо, и этот удар, было тревожно и горько, как будто ей самой или кому-то из ее близких грозила опасность. Сам Снэульв казался ей похожим на костер – то ли согреешься возле него, то ли обожжешься. Она совсем не знает его, а о варягах говорят много недоброго. Да, лучше бы ей сидеть сегодня дома и не ходить на это погребение!

– Не надо печалиться! – пытался утешить ее Ило, шедший теперь рядом с ней. – Для Тойво большая удача, что они бились на палках, а не на мечах. Тогда Снэульв убил бы его.

– Да что ты! – Загляда замахала рукой, отгоняя страшные видения.

– Видно, земля здесь такая! —со вздохами рассуждал Осеня. – Между Перуном и Велесом Ладога стоит – вот оба свою дань и собирают.

Немного поразмыслив, Милута решил все же не отказываться от приглашения Асмунда: добрые отношения с варяжским купцом могут обернуться выгодными торговыми делами. А коли Тармо осердится, то пусть у него у самого голова и болит. Больше Милута беспокоился о другом: время отъезда в чудские леса было уже близко, а он еще не решил, что делать с дочерью.

– Послушай-ка, душе моя, – заговорил Милута с ней на другой день после поединка у священных камней. – Со дня на день я в чудь уеду – хочешь ли со мной?

– Нет!– поспешно воскликнула Загляда.

– И я так думал, что нет, – не удивившись, ответил Милута. – И я не слепой, вижу, что тебе чудской жених не так уж по сердцу пришелся…

Милута задумался, а Загляда отвела глаза, боясь, что сейчас отец скажет: «А кто тебе по сердцу, я знаю… Да только ты эти глупые мысли брось!» Но Милута ничего не сказал о Снэульве.

– Придется, видно, тебя больной сказать, – добавил он погодя, думая о чудинах. – А то обидятся – и в гости звали, и сватали. Стало быть, хозяйничай тут без меня. С Зиманей и Белым Медведем не пропадешь. А я напоследок еще к посаднику зайду, поклонюсь о тебе, и к боярыне княщинской. Она сама словенского рода, ласковая, заботливая, коли что– не даст тебя в обиду.

Загляда согласно кивала головой, довольная, что все так устраивается. О молодой жене княщинского воеводы Оддлейва в Ладоге шла добрая молва, Загляда и сама не раз слышала от боярыни Ильмеры ласковое слово.

– Да вот еще – не оставить ли тебе и Спеха? – предложил Милута. – Будет тебя своими байками развлекать. Где ты там, соловей наш голосистый?

Протянув руку, Милута пошарил на полатях, и оттуда тут же свесилась растрепанная светло-рыжая голова. Спех перед поездкой отсыпался впрок, и ему совсем не понравилось дело, ради которого его разбудили. Встревожившись, он скатился с полатей, торопливо приглаживая пятерней растрепанные вихры. У него были свои причины желать поездки в чудь. Мансикка, ради которой он каждый день теперь наряжался в беленую рубаху и подаренные варягами сапоги, должна была вернуться в лесной поселок вместе со всей родней, и парню очень хотелось оказаться снова вместе с миловидной девушкой-земляничкой.

– А ты-то как же, господине мой? – встревоженно заговорил Спех, одергивая рубаху. – Загляда-то в тихом-мирном городе остается, у посадника и боярыни под крылом, чего за нее тревожиться? А баснями ее Белый Медведь лучше меня позабавит. Я-то языкам и плетениям словесным не учен… – Спех бросил на Загляду обиженный взгляд, ревнуя ее к Тормоду и его северным стихам – А ты-то в лес едешь, к чуди! А чудь-то тоже вся разная! Кто друг нам, а кто и нет! Далеко ли до беды!

– А как же Тармова племянница? – подхватила Загляда, вспомнив о том, о чем сам Спех не решился упомянуть. – Ты же почти уговорился их сосватать!