Яд для Наполеона - Эдмундо Диас Конде Страница 35

В ту ночь Жюльен впервые закурил трубку, принадлежавшую мадам Бастид.

По прошествии нескольких недель в «Карно плантейшн» поселился новый законный владелец — Жюльен, а вместе с ним — Виктор и Огюст.

Как-то в один из первых вечеров их пребывания в поместье, совпавшего с первым полнолунием, Виктор попросил Жюльена взять его с собой.

— С каждым днем я нахожу, что вам все лучше, — солгал Жюльен, поддерживая Виктора под руку, когда они шли по дороге вдоль поля сахарного тростника.

— Да, здесь нам значительно удобнее, чем в «Дофине». Воистину, райский уголок Нового света, — произнес Виктор несколько ироническим гоном.

— Я дал вольную рабам, — ответил Жюльен, желая предупредить некоторые нежелательные вопросы. — А Огюст взял на себя руководство строительством нового жилья для чернокожих.

— Какого жилья?

— Вместо хижин мы построим кирпичные домики.

— Откуда ты берешь на это деньги, Жюльен? Неужели, кроме плантации, покер дает тебе еще и средства для вложения в хозяйство?

— Ах, Виктор, Виктор, — Жюльен укоризненно покачал головой. — Вы ведь знаете бывшего хозяина, мсье Теодора. Разве я виноват, что он плохой игрок?

— Ты напрасно утаил от меня, что нас тогда обчистили. Я поручил бы прислать необходимую сумму из Парижа, там у меня нет недостатка в деньгах. Но ты изолировал меня от всего.

— Теперь вам не о чем беспокоиться. Хоть плантация и небольшая, но достаточно перспективная.

— И все-таки однажды ты должен будешь рассказать мне обо всем. А пока этот момент не наступил, позволь, кое-что скажу я. Я тоже был молод и совершал ошибки. Когда ты, начинающий честолюбивый ученый, мечтаешь иметь хорошую лабораторию, преуспевать в исследованиях и жить в достатке, зачастую приходится работать на сомнительных заказчиков.

— Да, Виктор, но…

— Не перебивай. Я жил во времена, когда излишняя щепетильность была не в чести. Сколько раз я пытался убедить себя, что делал это во имя науки! Но я прекрасно знаю: нет мне Божьего прощения. Ты лучше, чем кто бы то ни было, знаешь: мир растений пленителен и ядовит.

— Виктор, но сейчас нет ничего важнее, чем вылечить вас.

— С годами ко мне вернулись тени тех, кто по моей вине принял мучения. А может, они никуда не уходили и всегда были рядом… Но теперь, и днем и ночью, они являются мне. Я вновь вижу их онемевшие лица, страх, застывший в глазах. Одних я знал, и они, возможно, тысячу раз заслужили смерть; другие были мне незнакомы. Однако и тем и другим принадлежала одна-единственная жизнь, а я отобрал ее. Сейчас все они вернулись, чтобы рассчитаться со мной.

— Пожалуйста, Виктор, не надо, — попытался остановить его Жюльен.

— В нашей науке, молодой человек, убийцей стать так же просто, как парфюмером — это зависит не только от обстоятельств, но и от тебя самого. Бывает, даже отличный профессионал не может различить тонкую грань. Но она существует. И за совершенные грехи приходится дорого расплачиваться, возможно, не только тебе, но и людям, которых ты любишь. Послушай меня! — Виктор вдруг с силой сжал руку Жюльена, и тот понял, что давно уже не видел его в таком ясном сознании. — Я говорю это от всего сердца, чтобы ты не повторял моих ошибок, чтобы тебе ни о чем не пришлось сожалеть. Будь осторожен. Покойники не оживут, скольким бы больным ты ни вернул здоровье.

Виктор вдруг покрылся испариной, словно в лихорадке, и у Жюльена стало тревожно на душе.

— Ей было за что расплачиваться, молодой человек, — снова заговорил Виктор. — Она была подлой женщиной. Но я никогда, никогда не должен был этого делать. Если бы только мертвые могли прощать!

Дорогу, по которой они шли, пересекла повозка, груженная срубленными деревьями. Два мулата, сопровождавшие ее, с почтительным страхом приветствовали путников — обнажили головы и, приложив широкополые соломенные шляпы к груди, поклонились.

— Ты их знаешь? — спросил Виктор отрешенно.

— Ну конечно! — с облегчением ответил Жюльен. — Одного зовут Зандор, а другого — Гедэ. В числе других тридцати пяти человек они заняты на самых тяжелых работах: корчуют и вывозят деревья, убирают валуны, готовят землю под посев, сеют, выращивают и рубят сахарный тростник.

Солнце клонилось к закату. Виктор вынул из кармана платок и вытер лицо. Хотя лето еще не наступило, жара и влажность были удушающие.

— Извини, Жюльен, но в том, чем здесь занимаются, я ничего не понимаю.

— В таком случае, вам следует начать помогать нам в управлении имением. Предстоит много сделать. Рабочий день не должен длиться от зари до зари. Чернокожие работники достойны получать такую же пищу, как и белые. Ах, да! И еще нужно, чтобы вы спроектировали новую лабораторию.

Виктор, который временами словно выпадал из реальности, промолвил упавшим голосом:

— Я так устал…

— Но вы выздоравливаете! Поймите, вы нам нужны — Огюсту; мне, этому дому.

На постаревшем лице Виктора появилась грустная улыбка, видеть которую было столь же горестно, как полет раненной птицы.

— Ты мне так и не рассказал о своей матери.

— Моя мать умерла. И забыта, — жестко сказал Жюльен.

— Забыта? Кем?

— Всеми. Никто никогда не вспомнит о ней, поскольку забыта ее настоящая фамилия. Я так и не узнал ее.

Какое-то время оба молчали.

— Скажи, куда мы так целеустремленно направляемся в этот вечерний час, — попытался возобновить разговор Виктор.

— Сегодня утром у одной негритянки умер сынишка. Малышу еще не исполнилось и пяти. И Сохо сказал, что ночью, на прощании, будет Гран-Перл.

— Гран-Перл?

— Вудуистская колдунья, — Жюльен кивком головы указал на факелы впереди. — Чтобы судить о чем-то, лучше самому увидеть.

Они свернули с дороги на тропинку, ведущую к поселку. В нем было около сорока или пятидесяти деревянных хижин с соломенными крышами. Жилища, способные укрыть небольшую семью от бури, были столь убоги, что обитать в них могли только существа низшего сорта. Большая часть хибарок стояла полукругом, прилепившись друг к другу. Остальные разбросаны как попало. Жюльен уже обсудил с Огюстом, и они решили предоставить бывшим невольникам земельные участки, которые те могли бы возделывать для себя, получая выручку от продажи урожая. А за полученные наделы они должны были трудиться и на плантации, разумеется, на достойных условиях.

У одной из лачуг, на отшибе, собрался весь поселок. Люди — женщины и мужчины — стояли в сосредоточенном молчании и даже не заметили появления хозяина и его спутника. Многие держали зажженные факелы.

Войдя в хижину, Жюльен и Виктор увидели на голом полу, на расстеленном саване, ребенка. Землисто-серая кожа на его лице не оставляла сомнений, что он мертв. Родители поднялись при виде хозяина. Тесное помещение освещали только лучины, горевшие вокруг тела. К вновь прибывшим незаметно подошел и встал рядом Сохо. Не заметили их прихода и остались сидеть спиной к ним лишь Гран-Перл и ее помощники, занятые покойником.