На острие меча - Богдан Сушинский Страница 34

Так и не оглянувшись, графиня тем не менее услышала, сначала — яростный возглас кайсака, а затем и гулкий топот его коня, преодолевающего каменистую равнину, которую только что с трудом преодолел и ее конь. И вот тогда она вспомнила о пистолете. Он был заряжен — это она поняла сразу, как только взглянула на него. И еще сумела вспомнить, что, прежде чем стрелять, следует взвести курок, — уж чему-чему, а умению обращаться с оружием ее учили досконально — и во Франции, и в Варшаве. Намного лучше, чем умению обращаться с мужчинами, которое ей пришлось постигать самостоятельно. Хотя, видит Бог, этим искусством она овладела куда основательнее — да простится ей на том свете так же, как и на этом.

Она взвела курок, выстрелила и с ужасом поняла, что промахнулась. Пистолет рванул руку так, словно пуля ушла не в сторону врага, а вонзилась в ладонь. Осознав весь ужас положения, она неловко швырнула в преследователя сам пистолет, услышав в ответ яростный торжествующий рык изголодавшегося каннибала.

Сближаясь с графиней, Бохадур-бей попытался захватить ее правой рукой, чтобы бросить поперек седла. Однако Диана сумела вовремя отклонить туловище вправо, и татарин проскочил мимо нее.

Атаман понимал, что преследователи уже близко. Но, оглянувшись, увидел, что их по-прежнему только двое. Всего двое. Третий неуклюже трясся в седле где-то далеко позади. И снова ярость охмелевшего от погони самца помешала ему здраво рассудить, что в этой ситуации ему лучше уйти. Сама беглянка задержит его преследователей, подарив ему еще несколько минут. Именно тогда, когда Бохадур-бей понял это, мозг его пронзила страшная мысль: «А ведь златокудрая гяурка достанется кому-то из этих двоих. Она достанется им в благодарность за спасение!»

— О, яд шайтана! — развернул он скакуна. — Пусть вместо ласки поганым кяфирам достанется только твое обезображенное тело!

Тем временем беглянка направила коня к рощице. Она направила его туда, хотя должна была броситься назад, к своим спасителям. Догнав ее, Бохадур-бей взмахнул саблей, но в ту минуту, когда он занес ее, графиня осадила коня и, спрыгнув с него, присела за крупом — обычный прием, которому Кара-Батыр обучал ее сотни раз. Да, сотни. Словно предчувствовал, что этот нехитрый прием татарских конников когда-нибудь спасет ей жизнь.

Пропоров седло коня, сабля вновь взвилась над головой татарина, вместе с проклятиями, которые он посылал женщине и небу. Но и второй удар пришелся мимо: вскрикнув от ужаса, графиня все же сумела проскочить под холкой коня, на какое-то время оказалась лицом к лицу с татарином и снова поднырнула под вспененную морду.

Боясь не успеть к этому странному поединку, Гяур сделал то единственное, что еще в состоянии был сделать, — изо всей силы швырнул свое тяжелое копье-меч. Татарина это неметательное оружие не достигло, зато рассекло круп его коня у крестцовой кости.

Прежде чем спрыгнуть с оседающего коня, Бохадур-бей выхватил из-за пояса нож.

— Гяур! — зло оскалился он. — Презренный гяур! — швырнул он вместе со сверкнувшим на солнце лезвием и тотчас же схватился за саблю.

Нож застрял между чешуйками кольчуги, в мощной коже у нагрудного щита. Однако в пылу погони Гяур просто-напросто не заметил этого. Он не ощутил боли и решил, что удар принял на себя щит. А взгляд был устремлен туда, где, присев под холкой коня, ждала своей гибели графиня де Ляфер. Не имея времени снова гоняться за ней, спешенный Бохадур-бей лишь рубанул со злости по крупу ее коня и бросился к реке.

— Отдай его мне, князь! — крикнул подоспевший Корзач, метнувшись наперерез татарину. — Не княжеское это дело — вылавливать в реке кайсаков!

— Бери, — негромко проговорил полковник, тоже спешиваясь, и, бросив поводья, устало, еле шевеля несгибающимися ногами, направился к опустившейся на траву девушке.

— Вы спасены, госпожа, — произнес он слишком тихо для того, чтобы девушка вынуждена была реагировать на его слова. — На сей раз вы, гнев Перуна, каким-то чудом спасены.