Король франков - Владимир Москалев Страница 32

Монах ждал этого. Так и должно было случиться. Таков был план, который разработали Гуго с Можером. Эти наставления нормандец и передал Герде, предупредив, что если она не выполнит их, ее вернут в монастырь.

Герде тяжело было согласиться на такую игру, вначале она и слышать ничего не хотела, твердя, что любит Роберта и лучше даст искромсать себя на куски, чем сама же убьет свою любовь. Однако тягостные воспоминания о монастырской жизни сыграли решающую роль, и девушка дала согласие. Слезы и душевные муки, пережитые ею на первом этапе – все стало никчемным в сравнении с тем, что она оказалась на свободе. Немаловажную роль во всем этом сыграла также королева, «наставница» Герды. И когда Адельгейда по прошествии двух-трех недель попросила девушку раскрыть ей свою душу, та холодно ответила, что уже ничего не чувствует к ее сыну; наверное, все это время она попросту обманывалась, уверяя саму себя в обратном. И тотчас залилась слезами. Это были слезы борьбы. Это был крик юной неискушенной души, расстающейся с беззаботно-наивным миром детства и вступающей в расчетливо-холодный мир взрослых с жестокими законами, диктуемыми выгодой и политикой. Эта роль актрисы оказалась не по силе наивной, неискушенной девушке, хотя она, руководствуясь наставлениями Можера, и старалась играть ее как можно естественнее. Отсюда и слезы. Правда, последние. В ней что-то уже надломилось, кто-то влез грубой рукой в тонкий организм юной души и разладил струны, отвечающие за чувства и любовь, но заставил звучать нужные – холодность и лицемерие.

На прощание королева посоветовала Герде сходить к духовнику, отцу Рено. Тот сказал ей, этим окончательно успокоив:

– Вы оба изжили в себе вашу любовь. Знаешь, как это бывает: полюбит человек, к примеру, лошадей или охоту, носится со своим увлечением, отдавая ему всего себя без остатка, а потом настает день, когда все то, что казалось ему таким милым, становится скучным и ненужным. Любовь и ненависть часто идут рядом. С тобой случилось то же, что и со многими: наступило разочарование, вызванное, быть может, пресыщением. Та же история и с принцем: ты заметила, наверное, что и он стал холоден с тобой?

– Да, святой отец, я заметила это, – не могла не сказать правды Герда.

Это было неудивительным: Роберт, видя отчужденность возлюбленной, волей-неволей и сам к ней охладел.

Отец Рено кивнул в ответ и прибавил:

– Однако годы твои такие, что горевать об этом негоже, ибо впереди у тебя будет еще любовь и не одна. О возлюбленном же своем не печалься, он очень скоро утешится, когда отец женит его на дочери какого-нибудь короля. Поэтому ступай с чистой душой и возвращайся к отцу, который давно уже ждет тебя. Ты отдала ему перстень, что вернул тебе господин граф?

– Да, святой отец, как только я вернулась домой.

– Он был, наверное, очень рад, ведь его носила твоя мать. Теперь он обрадуется вдвойне, увидев вернувшуюся домой дочь.

– Ах, я так люблю его, святой отец, ведь, кроме него, у меня никого нет на всем свете.

– Вот и хорошо, дитя мое, ибо на то воля небес, когда доброе возвращается на круги своя, свершив свой греховный оборот и очистившись при этом. Прощай же и не возвращайся больше во дворец, как бы дьявол ни нашептывал тебе сие стремление, вводя в заблуждение и смущая этим твой юный, неокрепший еще разум.

Герда торопливо перекрестилась и покинула церковь.

В этот же день оба – святой отец и Можер – пришли к королю. Рено рассказал ему об исповеди. Гуго молча выслушал его и покачал головой:

– Жаль девчонку. Хорошо, если эта пьеса не оставит шрама на ее сердце. Но таковы законы политики, и я вынужден был пойти на это. Роберту скоро быть королем, его ждет выгодная партия, которая даст королевству земли и важного союзника. А что скажешь ты, Можер? Одобряешь ли? Быть может, осуждаешь короля?

– Девчонка хоть и не красотка, но милашка, – ответил нормандец. – Ей-богу, я с умилением наблюдал встречу двух голубков, думая при этом, что не зря нагрянул в гости к моей дражайшей тетушке. Поэтому, государь, скажу честно, мне не по душе была эта игра. Но если вдуматься, на вашем месте я, наверное, поступил бы так же. Отец всегда говорил мне: «Сынок, у тебя может быть сколько угодно девчонок, влюбляйся хоть во всех сразу, но никогда не забывай, что ты сын властителя Нормандии, и невестой твоей будет лишь равная тебе».

– Твой отец мудрый человек и воспитал хорошего сына, имя которого уже на устах не только у франков, но и при дворе императрицы Феофано.

– Вот так новость! – вытаращил глаза Можер. – С какой стати гречанке вздумалось перемалывать кости сыну герцога Ричарда?

– Об этом я и хочу поговорить с тобой. Но давай отпустим святого отца, не для него наша мирская беседа.

Рено поклонился и вышел.

– Адальберон пишет мне, что императрица весьма заинтересована твоей особой и имеет намерение познакомиться с тобой, для чего и приглашает к себе, – начал король. – Одного я не пойму, Можер, как ты ухитрился, разбив столько женских сердец в моем королевстве, покорить еще и сердце самой императрицы?

– Ничего не понимаю! – воскликнул на это нормандец. – С ума они там, что ли, посходили? Какого черта понадобилось от меня византийской вдове?

– Об этом она не сообщила, – усмехнулся Гуго, – но, думаю, вдовы хотят от мужчин того же, чего вдовцы хотят от женщин.

– Неплохое начало, король. Но почему я? Как она вообще обо мне узнала?

– Похоже, тут не обошлось без епископа, узнавшего о твоем посещении монастыря.

– Но это не аббатиса, клянусь! В нашем роду не принято жаловаться на кого-то из родственников, пусть даже он допустил несправедливость.

– При всяком монастыре есть шпионы, которые при случае сообщают хозяину, в данном случае епископу, интересующие того сведения.

– Догадываюсь, кто, – подумав, ответил Можер. – Наставница послушниц – таков ее духовный сан в этой норе. А ведь мы с ней поначалу весьма любезно побеседовали, мне даже показалось, она расположена ко мне. Выходит, эта мышка оказалась обыкновенной крысой! Впрочем, довольно частое явление среди женщин, не так ли, государь?

– Кому же судить об этом, как не тебе, Можер.

– Я пообещал насадить ее на кол, если она раскроет рот. И она раскрыла! Что ж, мое следующее вторжение в этот христов гарем не за горами, пусть пеняет на себя. У них там во дворе растет чудное дерево, которое только и ждет свою жертву… Однако, черт возьми, государь, похоже, гречанка вознамерилась меня отчитать за погром в монастыре, а заодно и за викария. Вряд ли епископ, сочиняя письмо, упустил это из виду. И это вы называете амурными делами?

– У меня есть к этому основания, – спокойно возразил Гуго. – Сегодня утром твой монах сообщил удивительную новость, которую рассказал ему один из прихожан. Ты будешь приятно удивлен. Епископ наложил на племянника епитимью и сделал щедрый вклад в женский монастырь. Дело рук Феофано. Сам он никогда бы на такое не решился.