Орел и Дракон - Елизавета Дворецкая Страница 31

– Я полагал, что ты нападешь на норвежцев с тыла и тем поможешь нам, – с досадой поправился Харальд. – У тебя было достаточно людей, чтобы вступить в битву. А ты почему-то сбежал, и мы потеряли больше сотни убитыми.

– Ты хочешь поставить мне это в вину? – Рери сердито упер руки в бока. – Никто не назовет меня трусом после того, что я сделал. А в каструм я ушел для того, чтобы не попасть в заложники к норвежцам. Тогда тебе пришлось бы с ними договариваться. Кстати, от них кто-нибудь остался?

– Человек сто пленных в Сенрикене и человек двести здесь. Мы загнали их в угол, им пришлось сдаться. Вемунд следит, как у них забирают оружие. Думаем пока подержать их в тамошнем святилище – из-за этих стен им не просто будет выбраться, а у ворот мы поставим хорошую стражу.

– А их конунги?

– Асгейр конунг убит еще там, в Сенрикене. Из двух здешних конунгов один ушел за реку с полусотней людей, второй со своими людьми сдался. Ты бы видел, какую мы там взяли добычу! Одних золоченых чаш штук двадцать!

– Кто ушел? Рыжий такой, толстый? – перебил его восторги Рери, которого это пока занимало больше, чем перечень добычи.

– Нет. Кажется, он был не рыжий. Но я под шлемом не сильно разглядел. Тебе лучше знать, ты ведь с ними знаком. Так до чего ты договорился с местным хёвдингом?

– Выкуп сто фунтов серебром.

– А фунт – это сколько?

– Это сколько? – Рери в свою очередь обернулся к Хериберту, и тот пояснил:

– Со времен императора Карла Магнуса в фунте считают двести сорок денариев.

– В эйрире будет примерно двадцать денариев, – дополнил Орм, благодаря торговым поездкам знакомый с монетным счетом.

– Без тебя знаю, – отмахнулся Харальд, нахмурившись и пытаясь произвести в уме подсчет. – Это будет… где-то полторы марки, что ли [12]?

– Чуть побольше, – подтвердил Орм.

– А сто фунтов – это сто шестьдесят марок! – подвел итог Рери, стараясь сохранять невозмутимость, но в голосе его невольно прорывалось ликование.

На одну марку можно купить рабыню или две коровы. И десять-двенадцать марок в год стоит содержание хорошего воина – еда, одежда, оружие. Даже без битвы, одними разговорами, он взял стоимость огромного стада из трехсот с лишним коров, целой толпы из полутора сотен молодых рабынь или наемного отряда в шестнадцать приличных бойцов на целый год! Правда, такие весомые разговоры удается вести только тому, у кого за спиной хорошее войско, но все же!

– Ты обещал освободить моих братьев, – напомнил Хериберт.

– А как же! – довольный Рери на радостях даже хлопнул монаха по плечу. – Я еще молодой, у меня от старости память не отшибло. А ты здорово помог нам, и я охотно подарю тебе твоих людей.

– Пусть забирает. – Харальд, тоже довольный, милостиво махнул рукой. – Все равно от этих долгополых толку мало. Там стариков половина, а молодые все слабосильные какие-то. Ни на каком рабском рынке за них много не выручишь.

– А что это он снова с тобой? – усмехнулся подошедший Вемунд. – Ты нашел себе нового воспитателя? Рери, как я рад, что ты невредим!

Харсир с радостью обнял юного конунга и похлопал его по спине.

– Я знал, что удача и здесь от тебя не отвернется. Уж у кого она есть – это видно во всем.

– Видно… Я видел фюльгью, – вдруг признался Рери. – Там, у ворот, пока наши бежали, норвежцы стреляли, и я думал… Белая женщина тронула меня за руку и велела идти в каструм, сказала, что уже пора. Я думал, что меня сейчас убьют. Ведь фюльгья приходит перед смертью.

– Это была твоя судьба, а она приходит не только перед смертью, но и в самые опасные, переломные мгновения. – Вемунд стал серьезным. – Ты уверен, что видел ее?

– Конечно, видел. А потом она исчезла.

– Возможно, это был ангел Господень, посланный к тебе, чтобы уберечь твою жизнь и дать возможность спасти и душу, – сказал вдруг Хериберт. – Я ведь не просто так поверил в тебя, Хрёрек. Ночью перед тем, как вы пришли в Сен-Валери, я видел во сне святого Валерия, основавшего нашу обитель двести лет назад. Он сказал, что придет юный варвар, король из заморской страны, и что я должен буду сопровождать его и стремиться обратить его душу, потому что вместе с ним я смогу спасти от погибели многие города и далекие земли, о которых мне сейчас и неведомо.

– Да вы все здесь духовидцы, как я погляжу, – насмешливо произнес Харальд. – А что до меня, то я бы предпочел поскорее увидеть хотя бы такую малость, как сто шестьдесят марок серебра. Впрочем, мы и сами не с пустыми руками пришли, правда, Стюр?

Сто шестьдесят марок серебра франскими денариями Харальду удалось увидеть довольно скоро. Сеньор Ангильрам пригласил смалёндских вождей в каструм – хоть его постоянный двор находился не там, он не спешил покидать укрепленное убежище, пока в округе не наступил хотя бы относительный и ненадежный покой, только и возможный здесь в последние полвека. Его дом в каструме был сложен из камня, и стены его толщиной превышали пару локтей. По размеру он был шагов тридцать в длину и вполовину меньше – в ширину, с земляным полом, который ради гостей посыпали свежим тростником, от чего в помещении сразу запахло речной свежестью и зеленью. Да еще небольшие окна, расположенные довольно высоко, пропускали достаточно света, чтобы днем обходиться без факелов. Очаг, как и в северных домах, располагался посередине. Утварь была обычной – столы, широкие лавки, и только для хозяина имелось особое сидение с подлокотниками. В честь заморских гостей сеньор Ангильрам устроил торжественный ужин, и хотя, как подозревал Вемунд, всех своих богатств он из осторожности не показывал, все же мяса, хлеба и вина было в изобилии.

На пиру сидели и приближенные Ангильрама – его подданные, свободные франки, которым надлежало при необходимости выступить в поход под его знаменем. Сеньор Ангильрам в свою очередь подчинялся графу Амьенскому, а уж тот подчинялся только самому королю. Но несмотря на то, что король Карл, внук императора Карла, испытывал сильную нужду в вооруженных людях, граф Гербальд оставался в Амьене – где-то поблизости было норманнское войско, из-за чего граф Амьенский в первую очередь стремился защитить собственные владения. Однако, вызова от него еще не поступало, потому Ангильрам оставался дома со всем своим отрядом. В противном случае он мог бы оставить здесь лишь двух человек для охраны земель и одного – для охраны женщин своей семьи. Франки, хоть и смотрели на заморских гостей с недоверием, все же были довольны, что их сеньор сумел договориться миром. Норманны тоже с любопытством рассматривали их, но ничего особенного не находили. Франки брили бороды и стиглись коротко, только некоторые носили усы. Стараясь произвести впечатление на варваров-язычников, иные из них раскаленным прутом подвили себе кудри на уровне ушей, а головы повязали шелковыми лентами с вышивкой – украшение, принятое и среди придворных короля Карла Лысого. Две рубахи франков, верхняя и нижняя, мало чем отличались от скандинавских, а на ногах они вместо обмоток с ремешками носили чулки с подвязками под коленом. Левую руку каждого из мужчин украшал браслет – у кого бронзовый, у кого серебряный, а у хозяина – золотой с бледно-зелеными полупрозрачными камешками. Между собой франки говорили на романском языке, норманнам недоступным, но иные из них еще могли объясняться полузабытым языком своих франкских предков. Поэтому, когда вино сняло первоначальное напряжение, франки Аббевилля и смалёндцы уже пытались завязать беседу.