Война роз. Право крови - Конн Иггульден Страница 30

Солнце скрывалось так же быстро, как все эти месяцы, а скованная морозом земля так и не оттаивала на протяжении нескольких драгоценных часов слабого света. Зима выдалась суровой, а весной пока и не пахло. Становилось, наоборот, холоднее. По утрам травы посверкивали сероватым инеем, и бывали дни, когда он не сходил вовсе.

Маргарет стояла, глядя из высокого окна на свой небольшой, осиянный сотнями костров городок рядом с Кенилуортом. Несмотря на холод, там пел кто-то из людей. Слов было не разобрать, а мелодия поднималась и опадала, словно гудение улья. Любопытно, будет ли ощущаться вибрация этих голосов, если дотронуться до оконного стекла?

– Иногда я чувствую себя чуть ли не их матерью, – задумчиво произнесла королева.

Присутствие Сомерсета чувствовалось неким бременем. Он был на несколько лет моложе Маргарет, гибкий, сильный и напористый, каким никогда не бывал ее супруг. Интересно, находят ли, старея, люди привлекательной морщинистую плоть своего пожизненного избранника или избранницы? Или же их неизбежно влечет к упругим молодым мышцам, прямым плечам и здоровому цвету кожи? Один локон волос правительницы выскользнул из зажима, и она задумчиво игралась с ним, накренив голову и размышляя разом о многом.

Генри Бофорт толком не знал, что ответить на то, что Маргарет поддерживает в себе материнский инстинкт к шотландцам в килтах и к грубой сквернословящей солдатне. Кашлянув, он развязал кожаную тесьму на стопке бумаг и пергаментов.

– Я уверен, что они… ценят вашу заботу, Маргарет. Как же иначе? А у меня тут прямо беда со скреплением договоров. У нас пока нет Большой печати, что является досадной помехой, а в иных случаях – просто препятствием. Мне кажется, она все еще где-то в Лондоне или же в личном багаже у эрла Уорика. Без нее мне пока приходится ставить на воске оттиск моего фамильного герба, с перстнем короля Генриха и его именем на грамотах о сборе податей. Но и здесь бросается в глаза отсутствие печати. Маргарет, вы уверены, что король Генрих… – Сомерсет умолк, в усталой растерянности потирая небритые скулы и подбородок. Он терпеть не мог обсуждать с королевой мысли и поступки ее мужа, словно тот был деревянной куклой. – Вы уверены, что он подпишет документы? Без его печати достаточно будет его вензеля, если он соблаговолит его начертать.

– Думаю да. Генрих, конечно же, согласится, если его попросить, – ответила Маргарет.

При этом она горестно-насмешливым взглядом скользнула по собеседнику. Они оба знали, что Генрих соглашается на все, что угодно. Это была самая сердцевина его слабости. Ахиллесова пята размером с гору.

– Если нужно, я готова ставить его вензель сама, – добавила королева.

Герцог Сомерсетский потрясенно застыл, на что Маргарет подошла ближе и махнула рукой.

– К чему такая удрученность, милорд? Видит бог, мне это поперек души – хотя некоторые из его епископов и ноблей, возможно, были бы рады получить бумагу с его вензелем – уж они бы и лелеяли ее, и перечитывали! Во лжи меня никому не упрекнуть – иначе б я ставила вензель моего мужа и его печать на чем угодно. – Видя смятенность Сомерсета, она невесело покачала головой. – Я делаю только то, чего хотел бы сам Генрих, если б мог. Вы меня понимаете? Мой сын – принц Уэльский, и ему в свое время восходить на трон. Единственная помеха этому – то, что столица моего мужа закрыла перед ним свои ворота, отказав во въезде своему монарху. А единственное препятствие – это козни Уорика с Йорком и их солдат, не склоняющих головы перед монаршим саном короля Англии!

Протянув руку, королева невесомо провела ладонью по щеке Генри Бофорта. Он не съежился и не отвел взгляда под ее глазами, высматривающими в нем силу, столь нужную ей.

– Я пошла бы на все, милорд, чтобы уберечь сейчас этот трон. Вы понимаете? Не затем я прошла весь этот путь, чтобы упасть буквально на последнем шаге. Мне нужно больше людей, чем те души, что скучились вокруг этого замка. Мне нужно тысяч двадцать, пятьдесят – сколько угодно, лишь бы избавить эту страну от тех, кто представляет угрозу для моего мужа, сына и меня самой. Вот и все, что сейчас составляет для меня важность. И о чем бы вы меня ни попросили, я это сделаю.

Сомерсет зарделся, чувствуя у себя на коже тепло ее прикосновения, которое еще какое-то время держалось.

* * *

Створки ворот Лондона были широко открыты перед армией, приблизившейся к городу под знаменами Йорка. На проезде через Мургейт Эдуард с Уориком держались сообща во главе колонны, не замечая на лицах собравшейся толпы какого-либо страха. Само собой, заслышав о приближении армии, город все-таки замер: слух достиг даже окраинных трущоб. Люди откладывали свои дела, покидали столы и очаги, на ходу набрасывали плащи и платки и выходили на холод, крепчающий, казалось, с каждым днем.

Ясное и тоже слегка подмороженное бирюзовое небо высилось над городом. Сообщали, что Темза схватилась льдом. Эдуард с Уориком ехали по запруженным улицам, бряцая оружием и сбруей среди колыхания знамен спереди и сзади. Оба по такому случаю были в полном боевом облачении, с фамильными гербами на щитах, так чтобы все, кто лицезрел их, знали, кто именно проезжает мимо в торжественном строю.

Как ни усердствовали со смазкой и краской слуги Уорика, но после нескольких месяцев непрерывной носки металлические части доспехов истерлись и поржавели, а кожаные вставки задеревенели и скукожились до трещин. Проезжая мимо сиятельных ольдерменов в синих и алых одеяниях, люди Ричарда преклонили знамя. Для того чтобы поприветствовать вход армии в Лондон, отцы города вместе с мэром прервали заседание и вышли из ратуши. Раскрасневшиеся, как от бега, они, тем не менее, отвесили поясной поклон перед штандартом Уорика с белой йорковской розой на навершии.

При оглядывании кучки «сиятельств» Ричард с улыбкой тряхнул головой. Эти люди отказали во въезде дому Ланкастеров, королю и королеве Англии. Этим они сделали выбор, и теперь им нет обратного пути. Потому неудивительно, что они, прервав утреннюю трапезу, вышли наружу, чтобы благословить Эдуарда Плантагенета. Свои судьбы и саму жизнь они таким образом связали с домом Йорка.

Проезжая, Уорик оглянулся через плечо. Ох, и боров же этот мэр: руки как розовые колбасы, а лицо – сплошные бугры сала! Отчего-то пробрало раздражение: кто-то отращивает себе зад, брюхо и бока, а солдаты в походе недоедают. Справедливо ли такое несовпадение? Хотя его, понятное дело, можно устранить, скормив этого борова ратникам. Тогда и все излишества, глядишь, вернутся… Эта мысль до странности веселила.

Улицы на пути к реке становились все более людны, воскрешая в памяти вторжение в город Джека Кэда – тогда, помнится, тоже бесновались толпы, а еще творились несказанные ужасы и злодеяния. От того припоминания Уорик вздрогнул, внушая себе, что это от холода. Слава богу, что Эдуард поддался на уговоры сделать верный шаг! Хорошо, если б так оно и было. Изначально юный герцог Йоркский был одержим мыслью вторично напасть на королевскую армию. С этим намерением они уже отправились на юг, когда встречно в дороге до них донеслась еще одна весть. Королю с королевой дали поворот от ворот их собственной столицы, не дав в нее въехать. Это меняло многое, если не все, и у Уорика был с Йорком разговор длиною в ночь.