Поединок во тьме - Михаил Соловьев Страница 28

Страхи страхами, но и мы не железные.

Едем в Иркутск, и чувствую я — расслабились за последние годы. Ведь ни одного попандоса в легавые не было за все время работы с Левашей. Гладко катило всегда, с удовольствием.

Покосился на баранчика моего. Кемарит сидит, но взгляд почуял и проснулся.

— Чэго думаишь, Роин? — спрашивает.

— Про что?

— Да пра друга нашэго ыз Ыркутска?

— Я не про него сейчас думаю, — говорю. — Про нас.

Молчит Леванчик, ждет, что дальше. А я ему давай рассказывать свои соображения, мол, сколько веревочке ни виться…

Загрустил паренек мой, а я сразу «конфетку» тащу: мол, нам-то, невзирая на проблемы, фартит пока, а значит, и дело это со свинорылым цветнючим должно получиться. В Иркутске, мол, видно будет.

Партнер духом воспрял и спрашивает:

— А как паймем, что все харашо?

— А так и поймем, — отвечаю. — Как приедем, увидим — через пень-колоду все пойдет или покатится по рельсам.

Смотрю, оживает пацанчик.

— Давай, — говорит, — ввалывай…

Но не на «хонде» мы, чтобы вваливать. «Девятина», правда, у пацанов упакованная. Когда к нотариусу канскому зарулили, та глазами захлопала. Мол, что это за обмен такой неравноценный. Оно и понятно, для этой деревни любой шорох — событие.

Ловко бежит тачка. Пока асфальтом топали, попробовал ввалить, и размослалась она аж за сто шестьдесят…

«Можно гоняться», — понял. Резина тоже как надо стоит и дорогу держит — загляденье.

Листок со своими записями на груди щупаю. Воровская информация про объект вся там. Женился-крестился, адресочек евонный. Родители, место работы, связи, телефоны.

— Фотографию не шлем, — посмеялся воровской помощник. — Сам говоришь, в лицо знаешь. Лучшего не надо.

Ржет, смотри-ка. Вот они, воры: если не так, то эдак ужалят и напомнят, кто ты есть.

Координаты, где лаве с волынами брать, эсэмэской бросили. Упаковка полная.

Прем. Дорога под колеса теперь не летит уже, а ползет, покачиваясь. Слыхал я про участок до Тайшета, здесь воровать только пешедралом. Не погоняешься. Средняя скорость — 20 км/ч. Бугры торчат, будто по всей трассе фугасы рвали. Никогда такого не видел — настоящая фронтовая дорога.

Пост ГАИ, единственный по этому кошмару, торчит, как гриб, в самом начале бедствия.

Гайцы оглядели нас бегло. Когда спросили: «Чего без товара?» — даже не понял сначала, а у Леваши челюсть отвисла. Мол, какой такой товар-мавар?

Прибросил, как со стороны мы смотримся. На этой тачке — стопроцентные ларечники.

— Грузовик, — говорю, — сломался. За подшипником едем.

Гаец гривой своей покивал и показывает палочкой — езжайте, мол.

Леванчик молчит, разъяснений ждет.

Спрашиваю:

— Что, не сообразил?

Плечами жмет, смотрит удивленно.

Когда пояснил, не рассмеялся.

— Вот что значыт тачка, — говорит. — Как бы не получили с нас тэпэрь пацаны как с барыг…

«Ха, — думаю. — А не так уж и не прав партнер мой. Такие машины, как у нас, могут быть шибче иных “мерседесов” упакованы. Звери, кто с ларьков живет, бывает, неплохие суммы возят». Но Бог миловал. Проскочили мы участок убитый. Тайшет миновали, Алзамай какой-то, и собрались в Нижнеудинске спать залечь. Городок славный. На переговорный пункт заехал с Канском связь поддержать. Все спокойно у пацанов.

Решил свинорылому домой звякнуть и посмотреть, кто трубу возьмет. Если женский голос, Михаила спрошу, а если мужской — тембр послушаю да постараюсь понять характер жертвы. Нам пора уж привыкать друг к другу, скоро неразлейвода станем, пока на том свете не словимся.

Жду, пока соединят с Иркутском, и думаю:

«Вот паренек делами своими занят и не знает вовсе, что смерть его на подходе. Заговорит сейчас “алло-алло” в молчащую трубу, занервничает. Думать станет, кто да что, а может, и плевать ему на такие звонки, чую я, непрост паренек…»

— Иркутск, вторая кабина, — телефонисточка кричит.

Пошел. Голос женский.

— Алло. Слушаю.

— Михаила можно?

— Позже будет, — отвечает. — Может, что передать?

— На сотовый перезвоню, — говорю, а сам с листочка цифры читаю. — Не поменял? Последние цифры два-два, шесть-шесть? Уезжать не собирается?

— Сто лет не менял, — смеется. — А в городе еще дня три будет. В экспедицию собирается.

Чувствую по голосу, напряжена была чуток, а сейчас отлегло у нее. «Тоже нерпа добрая», — думаю и прощаюсь так вежливо. Воздух выдохнул помалу. Разволновался я что-то. Баба-то евонная нерпа-нерпой, а прокололась. «Дня три, и в экспедицию, — соображаю. — Значит, на четвертый. Можно сильно не спешить — вовремя идем». Волнение не пропало, а лишь усилилось.