Охота на праведников - Джилл Грегори

7 января 1986 года

Саккара, Египет

Два человека раскапывали песок. Они двигались по пещере, освещая себе дорогу единственным фонарем. Анфилада пещер и усыпальниц в пятнадцати милях от Каира являлась сокровищницей древнего искусства. Саккара. «Город мертвых» три тысячи лет оставался местом упокоения царей и вельмож, и ученым-археологам (а также мародерам, орудовавшим в здешних краях) не хватило бы и нескольких жизней, чтобы открыть все тайны древнего некрополя.

Сэр Родни Дэвис, удостоенный рыцарства за открытие сокровищ храма Эхнатона, ощутил знакомое волнение — чувство предвкушения находки.

Он уже словно ощутил, как его руки коснулись драгоценного папируса.

Он не знал, найдут ли они всю «Книгу имен» или часть ее, но был уверен — это непременно произойдет.

Такой же внутренний подъем сэр Родни ощутил в Израиле на холме Кетеф Химон, когда нашел в земле золотой скипетр царя Соломона. Эта первая древняя находка, сохранившаяся в целости, связывала имя библейского царя с древними укреплениями, недавно здесь найденными. Но «Книга имен» затмила бы и это, и все другие их открытия. Благодаря ей он войдет в историю.

Сэр Родни доверял своим инстинктам. Ему казалось, будто какая-то магическая сила ведет его к этому бесценному сокровищу. Сегодня вечером здесь, в песках, по которым бродили древние фараоны, он, сэр Родни, откроет то, чего никто еще не видел в мире со времен Ветхого Завета!

Его спутник Рауль отложил совковую лопату, потянулся за флягой с водой и жадно сделал большой глоток.

— Сделайте перерыв, Рауль. Вы начали на час раньше, — заметил Дэвис.

— Да вам самому следует передохнуть, сэр, — ответил тот. — Эта штука пролежала где-то здесь несколько тысячелетий, подождет и еще часа три.

Сэр Родни посмотрел на человека, вот уже более десяти лет служившего ему верным помощником. Сколько же лет было Раулю Лядусеру, когда они начинали работать? Шестнадцать или семнадцать? Из тех, с кем приходилось иметь дело Дэвису, Рауль оказался самым неутомимым работником — основательный, серьезный молодой человек, смуглолицый, с глубоко посаженными черными глазами.

— Я полжизни ждал этого открытия, друг мой, — сказал археолог. — Что в сравнении с этим может значить лишний час работы?

Он продолжал раскапывать песчаный пол пещеры. Рауль с минуту молча наблюдал за ним, затем закрыл фляжку и снова взялся за свой совок.

Они работали в молчании еще около часа, и вдруг лопата сэра Родни ударилась о какой-то твердый предмет. В одно мгновение забыв об усталости, он опустился на колени и стал расчищать песок рукой. Рауль опустился с ним рядом. Радостное предвкушение открытия охватило их.

— Дайте фонарь, Рауль, — тихо произнес Дэвис, проведя руками по круглой поверхности глиняного сосуда, замурованного в песке. В свете фонаря они смогли различить свитки папируса, скрытые в горлышке сосуда. — Боже, наверное, это то, что мы ищем! — воскликнул сэр Родни. Его руки дрожали, когда он извлекал рукописи из хранилища. Рауль быстро развернул кусок брезента, а его учитель стал бережно раскладывать на нем свитки. Оба они узнали древнееврейский язык и поняли, что именно оказалось в их руках.

— Клянусь Небом, Рауль, наша находка может изменить весь мир! — Кажется, Дэвис никогда в жизни не волновался так, как сейчас.

— Верно, сэр, так оно и есть, — отвечал Рауль. С этими словами он положил фонарь и, отступив назад, достал из кармана моток проволоки. Так же спокойно, как он делал все, Рауль быстро накинул на шею сэру Родни гарроту — металлическую удавку-ошейник. Археолог не успел даже вскрикнуть. Собирая драгоценные свитки, Рауль подумал: старый англичанин, как всегда, был прав — эта находка действительно может изменить весь мир.

Рауль, слишком поглощенный торжеством победителя, не обратил внимания на камень, похожий на янтарь, лежавший на дне глиняного сосуда. На нем были вырезаны три древнееврейские буквы.

7 января 1986 года

Хартфордская больница, Коннектикут

Доктор Генриетта Гарднер едва успела добраться до дивана в больничном холле, чтобы перекусить впервые за двенадцать часов, как раздался сигнал вызова, напоминающий о необходимости срочно вернуться в отделение интенсивной терапии.

Она заторопилась обратно, на ходу жуя яблоко. Должно быть, случилось что-то очень серьезное, иначе ее помощь не понадобилась бы. Может быть, опять произошла автомобильная катастрофа или пожар? Когда она влетела в операционную, три команды медиков уже работали вовсю. Трое детей лежали на столах, и один из них громко кричал от боли, а ведь еще пять минут назад в больнице царила тишина.

Теперь же в отделении толпились технический персонал и полицейский, а хирург Радмирес вводил зонд в горло девочке-подростку.

— Этого ребенка поднимите наверх, на компьютерную томографию! — крикнул врач медбрату Уззи.

Ребенок лежал неподвижно; на лице под правым глазам виднелась открытая рана, из ушей шла кровь.

— Что произошло? — спросила Генриетта, остановившись у стола, на котором лежал мальчик-подросток. Тереза, прикомандированный медик-интерн, отошла в сторону. Обнаженная грудь мальчика вся была в крови.

— Они упали с крыши трехэтажного здания, — ответил один санитар.

— Мне понадобится кислород и портативный рентгеновский аппарат, — сказала она. Даже после трех лет работы в отделении интенсивной терапии Генриетте становилось не по себе, когда приходилось работать с детьми.

«Надо пройти через это», — сказала она себе, глядя на монитор. Пульс у мальчика равнялся ста тридцати, давление — восемьдесят на шестьдесят. Положение очень тяжелое.

— Это сын сенатора Шеферда, — услышала она голос Доши. — А тот, которого Уззи отправил на КТ, — сын швейцарского посла.

— Как зовут мальчика?

— Дэвид. Дэвид Шеферд.

— Грудь сильно повреждена, сломана ключица, видимо, опущено легкое, — хмуро сказала Генриетта.

Введя в трахею мальчика дыхательную трубку, Доши заметила:

— Он единственный ни разу не приходил в сознание.

Генриетта снова взглянула на монитор.

Давление продолжало быстро падать…

Нью-Йорк, резиденция ООН

Когда генеральный секретарь ООН Альберто Ортега завершил свое выступление, собравшиеся приветствовали его бурными аплодисментами.

Улыбающийся Ортега пожимал руки многочисленным дипломатам и принимал поздравления по случаю принятия новой поправки к Женевской конвенции 1926 года о рабстве. Он оглядел зал, ища кого-то взглядом, и наконец увидел своего атташе. Выражение лица Ортеги не изменилось даже тогда, когда Рикардо наконец вложил ему в руку сложенную записку.