Танго смерти - Юрий Винничук Страница 26

– Приставили пистолет?

– Вот сюда – ко лбу, – ткнул я пальцем.

– Хорошо, но как они могли в руках перенести столько мороженого?

– У них было с собой ведро.

– А деньги не забрали?

– Какие деньги? Я ж ничего не успел выручить.

Он заглянул – там, на дне, белело немного мороженого.

– И это все, что осталось? – спросил он таким тоном, будто я предлагал ему доесть за мной миску вареников.

– Да, и то только благодаря моему мужеству, ведь я набросился на них, как лев, – гордо сказал я. – На самом деле я чуть не погиб, меня могли убить.

Пан Цап взял меня под руку, вывел на улицу и указал рукой куда-то вдаль:

– Иди, парень, и не возвращайся. А вернешься – убью. Или ты что-то имеешь против?

Я, улыбаясь, посмотрел на его правый ботинок, потом перевел взгляд на носок, видневшийся из-под штанины, потом на протертое колено, поднимаясь выше и выше, по пути как бы пересчитывая все пуговицы на его жилете, и, добравшись до носа, увидел на его кончике красный прыщик. Мой взгляд остановился на прыщике, и я сказал ему: «Нет».

Если кто-то думает, что я очень переживал, то он ошибается, я снова получил возможность сидеть над своей тетрадкой, хотя и ненадолго, потому что дело взяла в свои руки бабушка и повела меня к пану Иржи Кнофлику, который имел похоронную контору на Лычакове и вдохновенно спроваживал своих клиентов в лучшие миры, а называлась она вычурно «Харон» и конкурировала с соответствующим заведением пана Антония Курковского под названием «Конкордия», хотя конкурировать с Курковским было невероятно трудно, ведь у него было несколько великолепных застекленных катафалков с четырьмя фонарями, а на катафалке, предназначенном для офицеров, возвышалась фигура рыцаря в латах и шлеме с опущенным забралом и черными перьями, катафалки для девушек и детей были в белом, голубом и желтом тонах и запряжены белыми лошадьми со страусиными перьями, но это было еще не все, потому что пан Курковский содержал еще и целую армию плакальщиц и плакальщиков, которые были одеты попеременно то в костюмы испанских грандов, то в мундиры венгерских гайдуков, а во главе траурной процессии шел церемониймейстер в наполеоновской шляпе, каждый свой шаг отмечая взмахом маршальского жезла, по обе стороны катафалка шла его челядь, по четыре человека с каждой стороны, с мрачными каменными лицами, с зажженными фонарями в руках. Сам пан Курковский выглядел довольно жизнерадостно, его розовое лицо, украшенное тоненькими усиками, напоминало пасхального поросенка, при формировании траурной процессии он всегда лишь присматривал со стороны своим зорким оком, чтобы все проходило согласно установленным предписаниям. А когда траурная процессия выдвигалась в направлении кладбища, такое величественное театрализованное зрелище уже никто не мог прозевать, и процессия обрастала случайными прохожими и разрасталась, как снежный ком.

Наверное, вы уже заметили, что вся моя семья была так или иначе связана с миром иным, даже гостиная наша напоминала покойницкую – на стенах висели фотографии множества усопших теток, дядьев, прадедов и прабабушек вместе с их покойными друзьями и подругами, и кто знает, может, даже с любовницами и любовниками. Поэтому вполне естественно, что я оказался именно в конторе пана Кнофлика, где можно было купить не только замечательные удобные гробы, в которых и живому было бы приятно вздремнуть, что частенько и делал глуховатый плотник Боучек, перебрав пива в кнайпе Кучко, но и венки, ленты, статуи рыдающих муз, высеченные сердца матерей и большие, в человеческий рост, подсвечники. А еще у пана Кнофлика был черный катафалк, который он запрягал четверкой вороных лошадей и сам ими правил, сидя на козлах в черном фраке и черном цилиндре. Оба – и хозяин, и плотник – были чехами и разговаривали очень громко, потому что плотник плохо слышал, но, видимо, этого не осознавал, будучи уверенным, что все вокруг глухие, кроме него, поэтому и вопил, как гуцул на пастбище. Завидев мою бабушку, пан Кнофлик обрадовался так, будто она привела ему не меня, а свежего клиента, которого он должен был со всеми почестями похоронить.

– Прокристепана ^[56]! Кого я вижу! Сирена Полтвы! Золотой голос потустороннего мира! Прошу, прошу, смотрите под ноги. – А потом крикнул в глубь конторы: – Боучек, перестань шуршать рубанком, ничего ж не слышно! – Но Боучек продолжал шуршать, мурлыча себе под нос какую-то песенку, а пан Кнофлик усадил нас рядом с дубовым гробом, украшенным бумажными цветами и устланным белым бархатом, и сказал: – Здесь нынче будет лежать пани адвокатша. Видите, какая мягкая постелька? Сомневаюсь, что у нее при жизни мягче была. Пойдете завтра ее оплакивать?

– Ой, пойду, пойду, – вздохнула бабушка, – у меня завтра трое похорон.

– Ого! – всплеснул руками пан Кнофлик. – Целых трое! Какое счастье! А у меня только одни. А те двое, это, наверное, пан Апельцинер и пан Струсь? Ай-я-яй! Перехватили их у меня братья Пацюрки. И где же тут справедливость, а? Они ж им подсунут сосновые гробы, раскрашенные под дуб, а я даю настоящие дубовые. Вот, послушайте?! – Он постучал костяшками пальцев по гробу. – Слышите, какой звук? Из такого гроба можно скрипки делать, бандуры, трембиты и контрабасы. Вы, когда там будете, подскажите им, кто настоящий гробовщик. Может, еще кто умирать будет, так пусть идут ко мне. Даю скидку десять процентов и подсвечники даром. Я вам даже подскажу, как это сделать, чтобы было деликатно. Когда будете голосить, то будет достаточно, если вы вставите такие слова: «Ой, в какой же тебя гроб положили-и-и? Это ж гроб не дубовы-ый, а сосновы-ый!» Ну как? Но я вас перебил. Вы ко мне по делу?

И бабушка поведала о своем любимом внуке, который только о том и мечтает, что о похоронной конторе, и с малых лет мастерил из спичечных коробков гробы, в которых прятал всяких жучков, закапывал их с почестями в землю и ставил кресты с веночками, которые сам же из травинок и плел, а пан Кнофлик сразу стал обдумывать, куда меня пристроить, потому что даже речи быть не могло, чтобы он посмел отказать бабушке, которая не раз ему клиентов поставляла, а теперь просто обязана будет помогать ему в его гешефте.

– О, знаю, – щелкнул пальцами пан Кнофлик, – он будет нести перед катафалком крест. Дам ему черный фрак, черный цилиндр и черные туфли. А в свободное от похоронных процессий время будет помогать Боучеку украшать гробы. Думаю, он, как представитель такой высокохудожественной семьи, должен обладать большим эстетическим вкусом.

– И не сомневайтесь, – заверила его бабушка, – он даже когда накладывает себе на тарелку картошку, формует из нее очень красивые кучки, сверху украшает укропчиком, а сосиски никогда не разрезает поперек, а только вдоль, режет их соломкой. Эстет до мозга костей.

– Тем более, что я у вас в долгу, ведь вы не изменяете мне с этим мерзким Курковским. Вы видели его процессию? Целая орда этих его плакальщиков, которые топчутся рядом с катафалком, носы у них свекольные, а когда я вижу их залитые слезами глаза, то меня не покидает мысль, что он им туда какую-то хреновину закапывает. И не какой-нибудь дух у них изо рта веет, а чистый spiritus!