Крест, орёл и полумесяц. Часть 1. Последний крестовый поход - Дмитрий Ольшанский Страница 26

– Конец есть у всего сущего, – ответил митрополит словами Вергилия. – Гораздо важнее то, как мы его встретим.

– О чем ты говоришь! – воскликнул я. – Неужели ты полагаешь, что империю уже не спасти?

– Что ты называешь империей? – ответил Марк вопросом на вопрос. – Неужели Константинополь с окрестностями еще можно называть империей?

– Не только, – возразил я. – Ведь империей мы называем и наследие, которое до сих пор хранится в наших сердцах и в памяти. Это история, культура…

– И, безусловно, религия, – тихо произнес Марк.

Я уже начинал понимать, к чему он склоняет наш разговор.

– Ты, как и я, глубоко верующий человек, Георгий, – сказал митрополит. – Только вера твоя совсем иного рода. Ты веришь, что наше государство по-прежнему велико и могущественно. Ты отказываешься осознать факт, что однажды его не станет. Ты веришь, что его еще можно спасти, и готов приложить для этого все силы. Так почему же мне отказывают в возможности защищать то, что дорого мне?

– Никто не ставит тебе преград, Марк! – возразил я. – Но ты должен понимать, что сейчас не самое лучшее время для вражды с латинянами. В конце концов, они такие же христиане, как и мы. У нас общий враг, и нужно объединить усилия для совместной борьбы. Уния – это последняя возможность получить помощь из Европы. Почему нельзя пойти по пути примирения и хотя бы теперь позабыть о былой вражде?

Марк прикрыл глаза и плотно сжал тонкие губы. Время от времени он испытывал страшные боли, которые накатывали подобно волне и отступали столь же внезапно, как появились.

– Когда-то я думал точно так же, – немного поморщившись, сказал он. – Но это было еще до того, как я посетил Флорентийский собор. Там я видел и слышал достаточно, чтобы понять, насколько заблуждался, возлагая надежды на Римскую церковь. Они говорят много красивых слов и притворяются нашими друзьями, но на деле…

Он покачал головой.

– Я знаю, что мои слова вряд ли убедят тебя, однако прошу, выслушай меня, – проговорил Марк с мольбой в голосе. – Уния не принесет пользы нашему народу. Отказавшись от веры отцов, мы, наоборот, потеряем все, что имеем. Латиняне уже давно позабыли, где обитает Бог, они ослепли от своей алчности и погрязли во грехе. Союз с Римом – это не выход.

Указав перстом на дверь императорской приемной, Марк добавил:

– Даже Иоанн признал, что подписанная им уния была ошибкой, и теперь он глубоко раскаивается в содеянном.

– Тем не менее сейчас крестоносцы успешно сражаются против султана, – напомнил я. – Как видишь, на этот раз Рим услышал наши мольбы о помощи. А сейчас мы как никогда нуждаемся в союзниках!

– Ты рассуждаешь, как и положено государственному мужу, – понимающе кивнул митрополит. – Но ты до сих пор не понял, что козни латинян ничем не лучше гнета султана. Последний хотя бы не посягает на нашу веру.

– Да, но это именно он предал Фессалоники мечу! – воскликнул я, не в силах заглушить боль в своем сердце, вызванную страшными воспоминаниями из прошлого. – Это его орды пытались осадить Константинополь и выжигали греческие поселения, уводя людей в рабство! Никто не может знать, какие действия он предпримет в будущем. Быть может, Мурад вновь возжелает завладеть этим городом.

– На все Божья воля, Георгий, – спокойно ответил Марк. – Если Константинополю суждено пасть, мы с тобой не в силах изменить его судьбу. Зачем же утяжелять страдания и сеять раскол среди людей, отдаваясь на откуп папскому престолу? Константинополь должен до конца оставаться оплотом истинной православной веры.

– Ты предлагаешь отказаться от единственной реальной помощи, которую мы можем получить для защиты города! – пытаясь воззвать к разуму митрополита, проговорил я. – Но иного выбора у нас нет! Ты говоришь мне, что все предопределено и сопротивление ни к чему не приведет. Извини, но я не верю в это! За все в этом мире следует бороться, а за свой дом – в первую очередь. Я готов принести любую жертву ради этого, пусть даже это будет моя собственная жизнь!

Марк посмотрел на меня своими добрыми глазами.

– Послушай меня, Георгий, – вкрадчиво произнес митрополит. – Я предчувствую тяжкие времена и для нашей веры, и для нашего города. И времена эти настанут очень скоро. Но запомни мои слова: мы сможем пройти через все испытания, преодолеть беды и лишения и снова набрать былую силу только в том случае, если останемся самими собой. Сохранившись как православная нация, мы продолжим путь, который наметили нам наши отцы и деды, и вновь обретем величие. Стены Константинополя – это далеко не все, чем нам надлежит дорожить.

Он положил свою бледную руку мне на грудь и прошептал:

– Сумей сохранить веру в своей душе. Это то, что ни турки, ни латиняне никогда не смогут забрать без твоего позволения, и это однажды вновь возродит наш мир.

Что же, Марк Эфесский был из тех людей, которые умеют заставить других прислушиваться к своим словам, и я молча размышлял над всем, что услышал, пока легкое прикосновение митрополита не вывело меня из этого забытья.

– Государь ожидает тебя, Георгий, – мягко промолвил Марк. – Ступай к нему и помни, что я сказал: не противься тому, что предначертано свыше, но до конца держись своей веры. И не надейся на латинян. Ты увидишь, они не смогут спасти ни наш город, ни наши души.

* * *

Встреча с императором была недолгой, но при этом весьма необычной.

Иоанн выглядел подавленным и усталым. Бесконечные ссоры между его братьями, тяжелое финансовое положение, в котором оказалась империя, неудавшаяся попытка заключить союз с западной церковью – все это тяжело сказывалось на его слабом здоровье.

На годы правления Иоанна пришлось слишком много потрясений, впрочем, то же самое можно было бы сказать о любом правителе из династии Палеологов. Его отец, мудрый и прозорливый император Мануил, в течение многих лет сдерживал натиск турок, ведя тонкую дипломатическую игру и раздувая гражданские войны внутри Османской империи, но даже ему не удалось остановить экспансию мусульман.

Иоанну можно было посочувствовать. Будучи далеко не глупым человеком и стремясь лишь ко всеобщему благополучию, он в итоге не смог дать своей стране ничего, кроме нескончаемых смут. Не лучше сложилась и его семейная жизнь. Трижды вступая в брак, он пережил всех своих жен, которые не оставили ему наследника. Императору исполнилось пятьдесят лет, и он был страшно одинок. Лишь только царица-мать всегда была ему единственной надежной опорой.

Когда я прошел в покои василевса, то увидел следующую картину: император, сойдя со своего золотого трона, нервно бродил по зале и с раздражением в голосе отчитывал человека, стоявшего перед ним на коленях. Судя по изорванной и грязной рубахе, собеседник Иоанна успел побывать в какой-то переделке.

Император заметил меня и жестом приказал подойти. Когда я приблизился, то узнал человека, которого прежде принял за оборванца. Им оказался Андроник. Мужчина глядел перед собой, словно нашкодивший ребенок, его широкое лицо было усеяно кровоподтеками, а из густой бороды вырвано несколько клочьев.