Чемпион флота - Георгий Свиридов Страница 23

— Это принимается и без возражений со всем нашим удовольствием!

— Но без всякой самодеятельности, молодой человек!

— Однако с постепенным увеличением…

— С постепенным увеличением пока ограниченных физических нагрузок, — уточнил врач и напоследок добавил: — Нечего вам больше тут пребывать и дышать госпитальным воздухом. Я уже согласовал этот вопрос по инстанции и завтра загляните в канцелярию. Получите путевку.

— Какую путевку? — удивился Громов.

— Обыкновенную. Путевку в профилакторий, — сказал врач будничным тоном, словно речь шла о чем-то обычном. — Он в курортной Кабардинке, что под Геленджиком, тут недалеко от Новороссийска. Знаменитый санаторий «Жемчужина моря», всесоюзная здравница! Теперь там госпиталь восстановительного профиля. Полный комфорт и, кстати, имеется спортивный зал.

Новость была неожиданной и приятной.

Громов никогда не отдыхал в санаториях, хотя и жил в курортном Крыме, где много разных санаториев понастроено. Только видел, как отдыхали другие, приезжие люди, довольные и счастливые. Разнаряженные, у них и будни, как праздники. Курортники казались людьми совсем другого сорта, особенными.

Пляжи у санаториев свои, отгороженные от простых городских, ухоженные, с большими зонтиками от солнца, а для загорания, как деревянные кровати, рядами располагались лежаки, чтобы на песке не валяться голым телом. После купания в море, санаторники гуляют по парку, бродят беззаботно по аллеям среди цветов, по сигналу идут к красивому зданию, где столовая, где всегда вкусно пахнет и играет приятная музыка, — на завтрак, на обед, на ужин… Не жизнь, а малина! Местные крымчане в тех санаториях не отдыхали, а лишь работали на разных простых должностях.

Громов смотрел в окно на окружающий мир, освещенный осенним солнцем, и ощущал свою причастность и свою нужность ему. Алексей уже снова готовился сражаться до победы, затаенные, сдавленные ранением способности рвались теперь наружу — так поднимаются растения, с которых сняли каменные плиты и открыли им дорогу к свету. Он чувствовал себя свободно и хорошо.

Завтра Алексей поедет в санаторий, чтобы там накапливать силы для новых боев с немцами. А что с ними предстоит воевать долго и трудно, он уже теперь понимал и готовился к этому со всей серьезностью.

Насчет одежды он не беспокоился, поскольку знал, что тем служивым, кто из госпиталя выписывался, выдавалась положенная по званию морская форма, правда не парадная, а обычная повседневная, но новая. Его парадная одежда находилась на крейсере «Червона Украина», и он полагал, что пребывает она там в целости и сохранности.

И еще он думал о Стелле, о своей Сталине Каранель. В тот роковой день, когда Алексея ранили, виделись они мельком. Всего несколько коротких минут до внезапного обвала артиллерийского налета, яростной бомбежки и танковой атаки… Он так и запомнил Стеллу за спаренным зенитным пулеметом. И еще ее глаза. Они имели какое-то особое, строго отрешенное выражение, какое бывает лишь во взгляде моряка, много пережившего в плавании на море. Такое выражение означало понимание жизни, обретенное через испытания, когда дыхание близкой смерти уже касалось сердца. И в этой строгой отрешенности сквозила уверенность в правильности выбора и вера в окончательное победное торжество.

Как они там, под Балаклавой, держатся? Бригада отчаянных моряков и морских пограничников осталась под стенами древней Генуэзской крепости. Их прикрывает сверху от налетов авиации подразделение зенитчиков, среди которых и пулеметчица Сталина. Что с ней? Героическая гибель отца и всего экипажа крейсера круто изменила планы девушки. Она добилась, чтобы попасть на курсы пулеметчиков…

Громов думал о ней постоянно и знал, сердцем своим верил, что Стелла тоже не забыла его в пекле войны. Но у нее на сердце каменная печаль и горечь утраты, которые пустили корни глубоко в душу, и Алексей переживал, что не может сейчас находиться рядом, чтобы поддержать и ободрить, утешить девушку ласковым словом, полным любви и надежды. Война их развела, но не разлучила, потому что была не в силах порвать духовные нити сердечной привязанности. Но отсутствие вестей с участка обороны под Балаклавой постоянно тревожило Громова и вызывало беспокойство за Сталину.

И эти два чувства — беспокойство за Стеллу и радость выздоровления — сплелись в сердце Алексея в одно, породив единственное желание: поскорее возвратиться в боевой строй, чтобы воевать рядом с ней или хотя бы поблизости. Он верил, что так будет лучше и надежнее.

За окном росло большое ореховое дерево, уже много пожившее на земле, но еще полное силы. Крепкие ветки с сизоватым отливом гладкой коры уверенно тянулись к солнцу, на них с веселым чириканьем резвились воробьи и сновали несколько молчаливых ворон, а среди продолговатых мясистых листьев, отливающих зеленым глянцем, то там, то здесь просматривались уже созревшие плоды, похожие размером на куриные яйца, только буро-зеленого цвета.

Алексей вспомнил, как они, мальчишками, карабкались за такими плодами, как легко снимали, разламывали верхнюю их «рубашку», извлекая орехи, и как потом долго и нудно отмывали пальцы и ладони, незаметно ставшие темно-коричневыми — намного темнее, чем добытые орехи.

— Гляди, ворона! — сказал удивленно Чайка, который тоже подошел к окну. — Во дает!

— Что? — спросил Алексей, увлеченный своими мыслями.

— Да ворона, говорю. Ну, хитрюга, что выдумала!

— Где?

— Гляди повыше!

— Ну, вижу ворону и не одну, — сказал Алексей. — Ничего особенного, ворона — она и есть ворона.

— Да ты выше смотри! Которая над макушкою дерева. Вон она взлетела!

— Ну и что?

— А ты в клюв ее, в пасть птичью погляди! Что тащит! — Чайка рукой показывал на ворону, уже взлетевшую над деревом. — Усек?

— Орех! — с удивлением произнес Громов.

— Так о чем я тебе толкую! — сказал Чайка и спросил: — Ты видал, чтобы вороны орехи таскали?

— Нет, никогда не видал, — признался Алексей.

— И я тоже никогда. А эти таскают! Вот чудно как! — сказал Чайка и вслух подумал: — Они ж орех тот расклевать не могут, это факт!

— Да, силенок на это дело в клюве у вороны маловато, — согласился с ним Алексей, продолжая наблюдать за птицами. — Ни разгрызть, ни проклевать скорлупу не сможет.

— Факт, что не сможет. А зачем тогда им орехи?

На кой хрен?

— Вроде никакой пользы…

— Вот и я так же думаю. А ведь тащит!

— Тащит, — подтвердил Алексей.

— Одурела она, что ли? — насмешливо сказал Чайка.

Но вороны оказались далеко не такие уж глупые. Первая птица, взлетев повыше, раскрыла клюв, которым как щипцами держала орех, и отпустила его. Орех камнем полетел на землю. То же сделала и ее товарка.

— Ну, дают! — рассмеялся Чайка. — Фокус-мокус!