Свидетель с копытами - Далия Трускиновская Страница 22

Во время ужина и Вессель порядочно согревался крепким венгерским вином. Как он оказался в постели – утром вспомнить не удалось. Гофман помог ему подняться и умыться, сам его причесал и переплел косицу, скрепил ее своей собственной пряжкой, потому что бархатная лента Весселя была уже ни на что не похожа.

– Ровесница моей покойной бабушки, – сказал про нее Гофман, мнимый Эрлих захохотал, и с тем они Весселя выпроводили.

Оставшись вдвоем, они некоторое время молчали.

– Значит, ты можешь выполнить мое поручение? – спросил мнимый Эрлих.

– Не очень-то мне нравится твоя затея.

– Ты знаешь, я метко стреляю.

– Не всякий пистолет годится для меткой стрельбы.

– Сам знаю… Я многого не прошу. Но, если все получится, я тебя не забуду.

– А если не получится – меня не забудет господин Шешковский.

Это имя наводило панику на весь Санкт-Петербург. Коллежский советник Степан Иванович Шешковский возглавлял Тайную экспедицию, которая как раз и занималась авантюристами, вздумавшими высоко взлететь посредством предательств и убийств высокопоставленных персон. Мнимый Эрлих, пробираясь в столицу, узнал из разговоров, что этот господин по приказу императрицы занимался следствием по делу самозванца и нарочно для того надолго перебрался в Москву. Заодно выяснилось и подлинное имя «императора» – Емелька Пугачев. Мнимому Эрлиху, понятно, не хотелось, чтобы выплыло его участие в Емелькином бунте, а выплыть могло – поди знай, кто из осведомителей Шешковского заслужил прощение тем, что выдал верхушку бунтовщиков, и может опознать голштинца.

– Это я понимаю, – сказал мнимый Эрлих. – Потому-то и ищу людей, которые, как я, все потеряли со смертью императора. Ведь ты, Гофман, мог рассчитывать, уйдя в отставку, на хорошую пенсию. А что получилось? Я ведь помню, что ты писал в прошении: «Прошу по старости лет и по бедности определить к строениям в Ораниенбауме, поскольку при полках служить не в состоянии». При мне ты это сочинял!

– Я сам не знаю, для чего тут остался. Ведь мог уехать домой, в Каппельн. Я переписывался сперва с Отто фон Ризенбергом – он сообщал, что получил пенсию, хотя убрался в свой Фленсбург. Я сделал большую глупость…

И отставной поручик действительно выглядел человеком, осознавшим необратимые последствия своей дури: сгорбился, голову повесил, глядел в пол и разводил руками – одними кистями; эти сухие крупные кисти без слов говорили: поздно, ничего тут не поделаешь…

– Скорее всего, это не глупость. Если ты мне поможешь, то никогда не будешь знать нужды в деньгах и тебе не придется торчать в Ораниенбауме, в обществе пьяных сторожей.

– Я буду торчать в каземате Петропавловской крепости.

– Ты мне не веришь?

Отставной поручик промолчал.

– Хорошо, слушай. Я не дурак, и я смогу позаботиться о нашей безопасности, – сказал мнимый Эрлих. – Я вовлеку в это дело господ, которые спят и видят, как бы избавиться от интриганки. Я смогу их увлечь! Я знаю, как увлекают людей на что угодно, я сам это видел в оренбургских степях! Главное – получить бумаги и письма, которые компрометируют этих господ. Если я попаду в беду – они вытащат меня из когтей Шешковского, чтобы самим не попасть к нему в гости!

– Или сделают так, чтобы ты отправился на тот свет. Мертвецы, знаешь ли, Рейнгард, обычно молчат…

– Если меня туда отправят быстро и безболезненно… Ну, что же, это такая игра, что проигрыш возможен, и нужно уметь проигрывать. Но и выигрыш возможен. Огромный выигрыш! Гофман, у тебя ведь есть враги? Не может быть, чтобы ты за все эти годы в Ораниенбауме не нажил врагов!

Отставной поручик ничего не ответил, только насупился.

– Ты там – единственный немец среди русских выпивох. Чужих нигде не любят, любезный друг, нигде… Не так давно мне пришлось кулаками вселять уважение к себе в варварские души. Им было мало того, что их атаманы ценят мои знания. Да, они остались моими врагами, но… но они были бессильны, понимаешь?.. Ты покинешь Ораниенбаум, а твои враги останутся там гнить! Или не покинешь – выбирай сам. Можешь доживать свой век в обществе призраков, которые, я полагаю, ночами бродят по Петерштадту. Не желаешь?

– Призраки Петерштадта лучше призраков Трубецкого бастиона или Алексеевского равелина, Рейнгард.

Мнимый Эрлих за время скитаний научился отделять вспышку упрямства от вызревшего спокойного упорства. Он был в недоумении – как будто все доводы употребил, ко всем чувствам воззвал. Вдруг осенило – кажется, не хватило малой доли безумства. Тот самозванец, кому он служил, при необходимости отменно безумствовал, чего стоили одни разговоры с портретом цесаревича Павла Петровича. Пожалуй, следовало признать свое поражение и, отступая, хоть что-то получить от старого отставного поручика.

– Давай условимся – ты находишь наших давних сослуживцев и спокойно возвращаешься в Ораниенбаум. Никто никогда не узнает, что ты был здесь и говорил со мной.

– Никто? А этот молодой человек, что привез меня? Полагаешь, он будет молчать?

– Будет, – не сразу ответил мнимый Эрлих. – Сам же ты сказал только что – мертвецы обычно молчат.

– Кто еще знает, что ты здесь?

– Дьявол! Еще один человек! Гофман, ты прав. Благодарю, благодарю! Но это я беру на себя. Гофман, я дам тебе денег, мне нужны хорошие пистолеты, лучше английские.

Отставной поручик встал.

– Ради Господа, не впутывай меня больше в свои затеи, – сказал он.

– Найди мне кого-нибудь из наших! Я знаю – майор Стефани остался в столице, просился в штатскую службу! Капитан Грин! Антон Штанге – помнишь, у нас в артиллерии служил? Он где-то при санкт-петербуржской артиллерии состоит, коли ему позволили!

– Правильно поступит тот, кто сдаст тебя сейчас в полицию.

Но это было уже старческое ворчание. Мнимый Эрлих видел, что осталось чуть-чуть, что Гофман имеет сведения и может поделиться.

– Мне от тебя ничего не нужно – только адреса! Чтобы знать, где их искать! И мы расстанемся. Вот, возьми хоть табакерку на память…

Маленькая круглая табакерочка была дамской вещицей и попала в руки мнимому Эрлиху, когда войско бунтовщиков взяло Елабугу, кто-то из казаков разжился золотой безделушкой, обыскивая убитую офицерскую жену, и отдал ее голштинцу, искупая какую-то мелкую провинность.

– Благодарю, не нуждаюсь. Майор Штанге живет на Васильевском острове. Где-то возле лютеранской церкви. Она там, кажется, всего одна. Прощай, Бейер, не ищи меня более. Не беспокойся обо мне – я сам доберусь до Ораниенбаума. И откажись от своей затеи.

С тем отставной поручик Гофман, подхватив свою шубу с шапкой, и вышел.

– Старый дурак, – пробормотал ему вслед мнимый Эрлих. – Впрочем… все равно от него было бы мало толку… Человек, добровольно согласившийся служить смотрителем в Ораниенбауме, мне не подходит. Но, но…