Северная война - Андрей Бондаренко Страница 20

Егор положил на стол — рядом с курительными принадлежностями — уже бесполезную подзорную трубу, двумя скупыми движениями распахнул створку окна, выхватил из походной седельной сумки, висевшей на спинке стула, двуствольный пистолет саксонской работы, выстрелил — одним стволом, через открытое окошко, громко прокричал:

— Тревога! Все — к бане! — после чего запихнул пистолет за широкий пояс штанов, ловко перебросил ноги через подоконник, крепко держась за него пальцами рук, спустил тело вдоль стены и, разжав пальцы, упал на землю, перекувырнулся через голову, вскочил на ноги и изо всех сил припустил к хозяйственным постройкам.

Впереди мелькала чья-то широкая спина.

«Это — Алешка Бровкин! — опознав спину, обрадовался внутренний голос. — Он тебя опережает метров на сто двадцать! Прибавь, братец!»

Вот и баня. Голый Петр, потерявший где-то прикрывающую его ранее холстину, неподвижно сидел на высоком банном пороге: белое лицо, круглые от страха глаза трясущиеся щеки… Но, однозначно, жив, здоров и даже не покусан! Брюс безвольно, глядя прямо перед собой невидящими глазами, сидел на колоде для рубки дров, устало свесив длинные руки между худых коленей, только вот топор бесследно исчез.

Егор обернулся на полкорпуса: в десяти — двенадцати метрах от бани обнаружилась серая обезглавленная тушка волка, окровавленный топор, собственно отрубленная волчья голова и Алешка Бровкин, поддерживающий за безвольные плечи худое старческое тело.

— Как же так, генерал? — сглатывая слезы, спросил Бровкин. — Как же это — Теодор?

Ответом Алешке был только тяжелый хрип, полный смертельной тоски, и странное противное бульканье…

Властно и однозначно махнув рукой подбежавшим сотрудникам своей Службы в сторону царя (знак означал: заниматься только данным объектом и в другие дела пока не вмешиваться!), Егор, обойдя стороной мертвого волка, отсеченную голову и окровавленный топор, присел на корточки рядом с фон Зоммером, спросил негромко:

— Что со стариком, маркиз? Жить-то будет? Алешка отрицательно помотал светло-русой (без парика) головой:

— Куда там — жить, командир! Искусан он весь, горло порвано, кровью истекает, кончится, наверняка, минут через семь — десять… А даже и уцелей горло, то и это не помогло бы: волк-то — бешеный… Это что же получается, Данилыч? Генерал проснулся — то ли от твоего выстрела, то ли от крика Петра Алексеевича, выбежал на улицу, увидел волка и сразу — с голыми руками — прыгнул на зверя, заслонил государя своей грудью?

— Наверно, так все и было… Топор-то ты подхватил от колоды?

— Я! А Яшка, сукин кот, все так и сидел — каменным истуканом, даже не дернулся на помощь, бесстыжая морда…

Егор в двух словах поведал Бровкину об увиденном им через окуляры подзорной трубы.

— Даже так? — возмущенно выдохнул Алешка. — Облегченно улыбнулся и отбросил топор в сторону? Вот же — гадина! Арестовываем?

Опять тоскливо захрипел умирающий фон Зоммер…

— Я один справлюсь! — решил Егор. — Ты, Алешка, здесь оставайся, утешь генерала перед смертью — чем сможешь, глаза ему потом прикрой… Да, ты же моток веревки всегда таскаешь с собой! В правом кармане? Ага, нащупал. Все, я пошел! Прощай, герр Теодор! Извини, если было что не так…

Царя охранники определили обратно в баню: обмыть от грязи, а может, и еще немного попарить вениками, ведь общеизвестно, что русская парилка — она знатно нервы успокаивает, восстанавливает силы… Но кто-то из охранных сотрудников незримо был где-то рядом, спрятавшись — в соответствии с инструкциями, разработанными на такой нестандартный случай.

«Поздно они взялись инструкции выполнять! — въедливо заметил внутренний голос. — Раньше надо было выставлять скрытые посты! Да, братец, прокололась в этот раз твоя хваленая Служба! Есть еще над чем работать…»

Брюс все еще пребывал на березовой колоде, изображая собой невинную куклу, бестрепетно изучая своими немигающими глазами местную неровную линию горизонта. Рядом с Яшкой стоял его денщик — белобрысый псковский парнишка и, размахивая худыми руками, уговаривал хозяина пойти к дому.

— Как звать? — хмуро поинтересовался подошедший Егор.

— Фролкой кличут! — чуть испуганно доложил денщик и пожаловался: — Вот, господин Брюс — не хотят уходить, словно бы уснули…

— Молчать! — распорядился Егор. — Нож есть?

— Есть, как же без ножа…

— Молчать! Давай сюда нож! Теперь — кругом! Руки — завести за спину! Молчать!

Оперативно разрезав Алешкину веревку на четыре равных куска и воткнув нож в землю, Егор за несколько секунд связал Яшкиному денщику руки, ловкой подсечкой сбил его на пожухлую осеннюю траву, крепко связал ноги, медленно подошел к Брюсу, проговорил — с расстановкой:

— Ну, чего сидим? Кого ждем? Руки, дружок, завел за спину, ну! Быстро — завел! Глухой, что ли?

— Саша, ты что? — перевел на Егора свои несчастные глаза Брюс. — Я просто испугался очень сильно! И от того испуга — даже пошевелиться не мог! Есть ли вина в том? Я же твой друг, Саша…

— Считаю ровно до трех — потом бью — очень больно! Ты же меня знаешь… — честно предупредил Егор. — Раз… два…

Яков покорно поднялся на ноги, покладисто завел руки за спину, грустно подмигнул и медленно развернулся на сто восемьдесят градусов.

Покончив с руками, Егор крепко взял Брюса за шиворот рубашки, аккуратно уложил на землю и, надежно связав ему ноги, начал тщательно охлопывать карманы.

— Что ты задумал? — забеспокоился друг Яков.

— Молчи и не дергайся! — посоветовал Егор.

Он достал из левого кармана Яшкиных штанов темно-синюю бархатную коробочку, вынул из нее маленький ярко-желтый циркуль, поднес к глазам пленника.