Северная война - Андрей Бондаренко Страница 19

Баня топилась по-черному, поэтому находиться в парном отделении во время протопки можно было только сидя на корточках. В топке еще жарко горели березовые сухие дрова, в широком бронзовом котле, вмурованном в тело печи, лениво кипела вода, голый Петр ковшиком на длинной ручке осторожно черпал из котла кипяток и разливал его по медным (с деревянными ручками) тазикам, в четырех из которых лежали березовые и дубовые веники, предназначенные для замачивания. Яков — в штанах и расстегнутой на груди холщовой рубахе, нещадно обливаясь потом, усердно крошил руками еще в четыре медные емкости пучки сухих трав.

— Чистотел, пустырник и зверобой! — важно пояснил царь. — Настой сей здорово помогает от подлого кожного зуда. Это меня Никита Зотов научил, еще в детстве… Яшка, иди разденься, тебя пока Данилыч подменит!

— Не, Петр Алексеевич, не настроен я сегодня посещать баню, — усталым и равнодушным голосом сообщил Брюс. — Устал что-то с дороги, спать, наверное, завалюсь…

— Не сметь мне возражать! — прикрикнул царь. — Тоже — завел моду: хочу не хочу… Я приказываю — париться тебе с нами сегодня! Хватит уже — нос воротить от старых друзей! Иди-ка, дружок, в предбанник, раздевайся и снова принимайся за сухую траву. А Алексашке, то есть — знатному сэру Александэру, я дам другое важное поручение…

Яков, непонятно вздохнув, ушел, Петр заговорщицки подмигнул Егору:

— Вот, прекрасная и коварная графиня польская — разбила Яшкино бедное сердце! Переживает теперь наш приятель рыжий… Спасать надо бродягу! Ты уже разделся? Напрасно, одевайся и чеши-ка, охранитель мой верный, на кухню, прихвати побольше хмельного. После парилки — выпьем слегка, разговорим Брюса, утешим…

Было слышно, как в предбаннике что-то громко стукнуло, потом зашуршало.

«Это Яшка приставил табурет к дальним антресолям, где под рогожей хранятся использованные веники (ими под самую зиму обкладывают корни молодых слив и вишен), и что-то прячет там, — уверенно определил внутренний голос. — Надо будет обязательно пошарить там! Может, и прояснится истинная причина Брюсовой печали…»

Когда Егор — с десятилитровым бочонком медовухи на плече — выходил из кухни, то нос к носу столкнулся с собственной женой, пришедшей отдать последние распоряжения касаемо позднего (по случаю мужского банного дня) обеда. Выслушав душещипательную историю о легкомысленной польской графине, по чьей вине Брюс пребывал в смертельной тоске, Санька только недоверчиво покачала головой и безапелляционно заявила:

— Врет все этот ваш рыженький! Как последний сивый мерин!

— Как это — врет?

— А вот так, мой миленький! Когда у человека терзания сердечные, то у него совсем другие глаза. А у Якова — холод какой-то внутри, пустота. Глаза — равнодушные такие, мертвые… Что-то здесь не так, Саша! Ты уж мне поверь, женский глаз, он приметливый в таких делах, верный…

Парились они вшестером: Петр, Егор, Алешка Бровкин, князь-кесарь Федор Ромодановский, генерал фон Зоммер и Яков Брюс. Поддавали, веселились, по очереди — от души — хлестали друг друга замоченными в крутом кипятке березовыми и дубовыми вениками.

Первым дружную компанию решил покинуть тучный и полнокровный князь-кесарь, выдохнув устало:

— Стар я уже, братцы любезные. А вы, черти, поддаете уж очень чрезмерно, — попросил Бровкина: — Алешенька, помоги уж старику хилому добрести до хозяйского особнячка. А то голова кружится чего-то…

Ромодановский с трудом оделся и, вежливо поддерживаемый под локоть Бровкиным, удалился неверной походкой к дому.

Вторым из коллектива выбыл Теодор фон Зоммер. Старенький генерал — не большой любитель банных утех, посетил жаркую парную только один раз, после чего полностью переключился на медовуху. Он как-то быстро и незаметно захмелел, загрустил и, в конце концов, благополучно уснул, пристроившись на широкой скамье предбанника — ближней к выходу на улицу.

Когда Петр и Брюс, распаренные докрасна, неуклюже побежали голышом к ближайшему пруду — немного охладиться и вволю поплескаться, Егор взобрался на высокий табурет, приставленный к дальним антресолям, наугад пошарил рукой под рогожей, нащупал какой-то непонятный продолговатый предмет, вытащил, тщательно осмотрел. Предмет оказался маленькой прямоугольной коробочкой, обшитой темно-синим бархатом. Он нажал на крохотный бронзовый рычажок, приделанный сбоку, крышка приоткрылась. Егор с удивлением положил на правую ладонь крохотный золотой (или же только позолоченный?) циркуль, повертел его перед глазами, непонимающе пожав плечами, положил циркуль обратно в коробочку, защелкнул крышку, аккуратно запихал коробку под рогожу, спрыгнул на пол, отставил табурет далеко в сторону.

Оставшаяся троица еще немного попарилась, после чего приступила к распитию крепкой медовухи — под рассказы Брюса об его впечатлениях европейских. Яшка немного оттаял (как Санька и предсказывала), с удовольствием рассказывал о приобретенных ученых книгах и брошюрах, о многочисленных встречах с разными образованными и ужасно умными людьми. Неожиданно выяснилось, что никто не догадался захватить с собой табак и курительные трубки.

— Алексашка! — строго велел Петр. — Давай не ленись, сбегай и принеси, курить очень уж хочется! Ты же здесь хозяин? Знать, тебе и бежать…

Егор, одевшись наспех, неторопливо пошел в сторону дома. Шел и думал: «Как-то совсем не верится, что Якову этот циркуль подарила его ветреная варшавская прелестница. Да он явно и нерабочий, в том плане, что им чертить совершенно невозможно. Так, безделушка, обычный сувенир — на память… Вот еще, многие исторические документы, которые мне довелось просматривать в Учебном центре международной организации „SV“ — в далеком двадцать первом веке, однозначно говорят о том, что на каком-то этапе своей долгой и многотрудной жизни Яков Брюс вступил в масонское братство. Может, с этим и связаны нынешние Яшкины странности? Что мне известно про масонов? А практически и ничего! Что-то там было про вольных каменщиков — у Бориса Акунина — в книге „Внеклассное чтение“… Тайный орден — с совершенно непонятными конечными целями и задачами. Внешние атрибуты, символика? Кажется, строительный мастерок, чертежный циркуль, что-то там еще… Циркуль!!! Ну ладно, допустим, что Брюс стал „вольным каменщиком“. Это что, плохо? Совсем и не факт! Одно только смущает: каждый брат ордена масонского — обязан беспрекословно выполнять приказы других своих братьев, чей ранг (градус — по-ихнему) выше. Что там Яшке его старшие братья по ордену могут приказать? Неизвестно! То-то и оно…»

Он прошел через сени, поднялся по широкой лестнице на второй этаж, где располагалась их с Санькой супружеская спальня, из специального ларца достал три голландские курительные трубки, мешочек с английским табаком, подошел к окну. До бани было метров триста, недалеко от ее двери, на улице, виднелись две светлые фигуры. Егор положил курительные причиндалы на стол, взял со стеллажа подзорную трубу.

«Чего это они выскочили на улицу? Взгляни-ка!» — забеспокоился внутренний голос.

Петр, небрежно завернутый в белую холстину, тяжело отдуваясь и морщась, сидел на низенькой скамейке и болезненно поглаживал грудь — с левой стороны. Брюс же — уже в штанах и светло-розовой рубахе, видимо, от нечего делать, пытался большим острым топором расколоть толстую березовую чурку.