Бич Божий - Уильям Дитрих Страница 18

Большая часть моего оружия оставалась запакованной. Я повёз в Хунугури всё воинское снаряжение: кольчугу, шлем, щит и тяжёлое копьё, которым пользовался, проходя военную подготовку, обязательную для мужчин моего сословия. Тем не менее я постоянно носил с собой только свой новый меч: всё остальное казалось слишком тяжёлым для мирного путешествия, и я навьючил этот груз на одного из мулов. Мягкое римское седло моей кобылы Дианы, скопированное с гуннского образца, спереди и сзади подпирали деревянные борта, помогавшие мне увереннее держаться на лошади. Я выбрал для путешествия отличную жёлтую шерстяную тунику с синей каймой, купленную на форуме в Филадельфионе, прочные кавалеристские гетры и кожаную перевязь с золотыми монетами и украшениями для кинжала с рукояткой из слоновой кости. Войлочная шапка неплохо защищала меня от солнца, а накидку я привязал к лошади прямо за седлом.

Я был примерно одного роста и сложения со Скиллой, по-гречески темноволосым, но всё же светлее его и, естественно, не таким смуглым. Кроме того, я ёрзал в седле куда больше его, когда Диана, стуча копытами, спускалась по дороге. Признаюсь, что верхом на лошади я чувствовал себя не слишком естественно, но ведь и он не привык посещать библиотеки.

Первая половина путешествия прошла без каких-либо приключений: наша группа неторопливо продвигалась к Хунугури, и мы успели изучить обычаи и манеры друг друга. Лагерь, как правило, разбивали ранним вечером, римляне ставили палатки, а гунны спали под открытым небом. Поскольку я вырос в городе, ночи казались мне необычайно тёмными, а земля — сырой и жёсткой даже под расстеленной овечьей шкурой. Я часто просыпался от ночных звуков и неуклюже спотыкался, когда выходил по малой нужде. В первую ночь я увидел, что гунны спят, завернувшись в плащи, а подушками им служат седельные попоны, пропахшие конским потом. Из-под каждого плаща высовывалась рукоятка меча, а вровень с плечами аккуратно лежали луки и стрелы. Когда я прошёл мимо Эдеко, тот шевельнулся, а затем, узнав меня, вновь погрузился в сон.

— Что они делают во время дождя? — шепнул я как-то Рустицию, когда мы лежали бок о бок и делились впечатлениями.

— Мокнут вместе со своими конями.

Каждое утро на рассвете мы вновь отправлялись в путь, и я чувствовал усталость после ночи без настоящего отдыха, а после приспосабливался к повседневному ритму с часовыми паузами, обедом после полудня и лагерем, разбитым до заката. Путешествие продолжалось, и одна миля сменяла другую.

Скилле часто надоедало это однообразие, и он мчался галопом, порой описывая петлю и возвращаясь к нам с ближайшего холма. Он что-то выкрикивал, словно бросаясь в атаку, и, бывало, спешивался, глядя на меня в упор. Наконец я уловил в его взгляде вызов и понял, что гунн хочет испытать мои силы.

— Ты скачешь на кобыле, — сказал он.

«В наблюдательности ему не откажешь», — подумал я и ответил:

— Да.

— Ни один гунн не выбрал бы кобылу.

— Почему? Ты же скачешь на мерине. А у них много общего.

Я знал, что кастрация жеребцов была расхожей практикой, необходимой для поддержания порядка в больших табунах.

— Это не одно и то же. Кобылы нужны лишь для молока.

Я слышал, что гунны заквашивали молоко, очищали его, а потом пили как вино. Наши спутники насквозь пропахли этим напитком, который они называли кумысом. По слухам, он был совершенно отвратителен на вкус и вонял не лучше их подштанников.

— У нас, римлян, для этих целей существуют коровы и козы. Кобылы же выносливы и покладисты. С ними легче иметь дело, чем с меринами.

Скилла окинул Диану критическим взглядом.

— Твоя лошадь большая, но толстая, как женщина. Да и все римские лошади толстые.

«Это потому, что у всех гуннских коней полуголодный вид, — подумал я и пустил Диану рысью. — Она просто мускулистая: метиска с примесью арабской крови. Будь у меня чистокровная арабская лошадь, ты видел бы только её хвост за всё время пути».

Настала пора свести счёты с заносчивым гунном.

— Зато твой степной конь похож на жеребёнка и такой костлявый, что хоть веди его на бойню.

— Его зовут Дрилка, что по-нашему значит — копьё. Именно гуннские кони сделали нас хозяевами мира, — усмехнулся он. — Хочешь, мы устроим скачки, римлянин?

Я задумался. Состязание, по крайней мере, нарушит монотонность путешествия, я полностью доверял Диане. Кроме того, без оружия никакого лишнего веса у меня не было.

— До следующего постового столба?

— Нет, до следующей лагерной стоянки. Эдеко! Далеко ли это?

— Всего в полдюжине миль, — пробурчал старший гунн, проехав рядом с нами.

— Ну как, ты согласен, римлянин? У тебя немного снаряжения, меньше, чем у меня. Посмотрим, сравнится ли твоя кобыла с моим конём.

Я посмотрел на его маленького лохматого скакуна.

— На что мы спорим? На золотой солид?

Гунн подхлестнул жеребца.

— Идёт!

Он без предупреждения лягнул Дрилку и рванулся с места. Игра началась. Я вскрикнул и понёсся следом за ним. Пора поставить молодого гунна на место. У Дианы широкий шаг, и мы без труда догоним Скиллу.

Однако даже после того, как основная процессия осталась далеко позади, гунн по-прежнему ускользал от меня, теряясь из виду. После короткого галопа его конь перешёл на лёгкую рысцу. Скилла пригнулся в седле, чуть приподнял ноги, а его волосы развевались на ветру, словно знамя. Я пустил Диану вприпрыжку, чтобы не тратить её энергию даром, но маленький конь летел по земле с завидной быстротой, не свойственной моей кобыле. Несмотря на её размашистый шаг, расстояние между ней и Дрилкой никак не сокращалось. Мы проскакали одну милю, затем вторую, третью. Пронеслись мимо крестьянских повозок, гонцов, бродячих торговцев и пилигримов. Они с изумлением наблюдали за тем, как римлянин и гунн мчались наперегонки.

Мы выехали в подлесок, тянувшийся вдоль русла пересохшей реки. Тропинка прихотливо извивалась между деревьями, и впереди трудно было что-либо различить. Я только слышал, как жеребец Скиллы опять пустился галопом. Пытаясь его догнать, я подхлестнул Диану, чтобы она тоже сменила свой шаг на галоп, и стал с трудом пробираться среди молодых тополей и буков. Тем не менее, выехав из леса, я опять оказался в одиночестве: Скилла уже поднялся на холм. Рассердившись, я с силой пришпорил Диану. Ну что ей стоит прибавить скорость! Римляне рождены для побед, и мне не хотелось быть виновником нового поражения. Копыта моей лошади то увязали в дорожной грязи, то громко стучали, взметая щебень, и, проехав очередную милю, я опять увидел гунна. Его жеребец, как и прежде, сменил галоп на ритмический шаг. Теперь-то я его догоню. Барабанная дробь копыт заставила Скиллу оглянуться. Однако Дрилка не стал подражать галопу Дианы и шёл лёгкой рысцой впереди. Диана рванулась. Гунн лишь усмехнулся и лягнул жеребца.

В конце концов мы поравнялись и поехали спина к спине. Наши лошади скакали галопом по старой дороге, но Диана явно начала уставать от бега, и я нехотя пропустил Скиллу. Над нами поднялись клубы пыли от копыт Дрилки, замелькавших в нескольких шагах. Гунн и его жеребец унеслись вдаль. Чёрт возьми, Скилла победил!