Сержант и капитан - Иван Коновалов Страница 18

Настало время для встречи с таинственным иностранцем.

Текила. Исключительно эту даму Никита сегодня вечером танцует. В баре было уютно, как на вокзале. Никто никого не знает и едет по своим делам, некоторые «уехали» уже далеко. Барная стойка — билетная касса. Маленькие белые чеки — посадочные талоны на одну короткую поездку. Каждый отмеряет свой отрезок пути от ненужного сознания к умопомрачению. Один едет несколько станций, другой до упора. Никита всегда любил пить у стойки. Она широкая, надежная, ее дерево хранит тепло того, кто был на твоем месте пять минут назад. К тому же у стойки всегда есть с кем поболтать.

Бармен посмотрел на него, как на старого приятеля.

— Текилу?

— Угадал. Экстрасенс?

— Нет, всего лишь хороший специалист своего дела.

— Сильно сказано. Это вас на курсах каких-нибудь учат так изысканно выражаться?

Бармен наклонился и заговорщицки прошептал:

— Просто мой менеджер стоит справа от вас. Он меня сегодня уже достал. Не знаю, чем его умаслить. Говорят, ему жена изменила.

Никита взглянул вправо. Лицо этого полного скорее парня, чем мужчины было одновременно и злым и несчастным. Он в бешенстве хлопнул ладонью по кассе, достал сигарету и закурил, накрепко сложив руки на груди. Да, имей после этого подчиненных. Никита посмотрел вдоль стойки и понял, что бармен рассказал эту историю не ему одному. Взгляды, обращенные на толстяка, были пьяно-сочувственно-снисходительными. Разговор на тему, что все «бабы — суки», уже висел в воздухе. Минут через пятнадцать кто-то скажет первое слово.

— Ну что ж, молодец, — сказал Никита намеренно громко. — Мой второй тост — за профессионалов своего дела.

— Приятного вечера, — ответил бармен и с чувством выполненного долга перевел внимание на нового потенциального слушателя.

— Господин Корнилов, — раздался знакомый голос за спиной.

Никита обернулся. Перед ним стоял типичный натовский генерал. Узкое, орлиное лицо, с глубокими складками. Высокий лоб, уставная стрижка в американском стиле с выбритыми висками. Глаза серые, пытливые, но, в целом, взгляд мягкий, такой политкорректный. Все в нем было какое-то неместное, в том числе и одежда. Белая дорогая водолазка, серый пиджак в крупную синюю клетку, голубые джинсы. Никита подумал, что одет так же, только все предметы черного цвета.

— К вашим услугам. Господин..? — Никита улыбнулся в ответ как можно шире.

— Балашофф Майкл.

— С двумя ф?

— Совершенно верно.

— Тогда я удивлен, — искренне признался Никита, — что занесло вас в наши дикие, не знающие суда присяжных края? Да еще с какими-то подозрительными намерениями.

— Вы не против пересесть за отдельный столик? — ушел от ответа мистер Балашофф.

Они перешли в ресторан и сделали заказ. Никита — еще одну серебряную текилу и минеральную воду, Майкл Балашофф — сто грамм столичной водки и салат. Никита заметил:

— Ностальгия?

— Нет, что вы. Просто в нашей семье всегда пьют и пили только русскую водку. Традиция

— Понимаю, — кивнул Никита и сделал вопрошающий жест. — Итак?

— Итак, — повторил вслед за ним иностранец. — Суть дела такова. Я был с самого начал против того, чтобы вас пугать. Сержант-разведчик вернулся с войны и постоянно рефлексирует. Наезжать, кажется, так у вас говорят, на такого человека — это то же самое, что проверять раскаленный докрасна утюг голой рукой, теплый он или нет. Ожог гарантирован. Тетрадь, которая у вас в руках, много значит для моей семьи.

— В каком смысле? — перебил Никита.

— Простите? — осекся Балашофф.

— Понимаете, это дневник капитана Корнилова, который вы называете тетрадью. Подчеркиваю, Корнилова. Моя фамилия такая же. Это, конечно, ни о чем не говорит, но ни одного Балашова без приобретенных позже «ф» в дневнике я не нашел.

— С вами сложно вести переговоры. Вы все время шутите. Хорошо. Не вижу причин для околичностей. Все равно поймаете на несоответствиях. Вот честная краткая предыстория моего появления здесь. Хотите послушать?

— Я весь внимание, — кивнул Никита.

— Тетрадь, простите, дневник, который вы упорно не хотите отдавать, написан не моим родственником. Но, — он многозначительно поднял палец, — он принадлежал моему прадеду — красному комиссару батальона в Отдельной стрелковой бригаде Павлова. Это трофей, захваченный на поле боя.

— У белого офицера по фамилии Корнилов, — добавил Никита.

— Не понял вас, — еще раз осекся Балашофф.

— Я вырос в Сибири. А знаете почему? Потому что в гражданскую войну большинство моих родственников воевало на стороне белых. Часть из них погибла, часть эмигрировала. Оставшихся на родине, среди них моего деда, еще маленького совсем, сослали за Урал. В конце тридцатых сталинские репрессии добили остатки клана Корниловых. Дед один выжил. Может, еще кто-то. Но они перестали писать друг другу и потерялись. Дедушка давно умер. Но я прекрасно помню, как он уворачивался до самого своего смертного часа от моих вопросов о наших корнях. Ведь советская власть тогда была еще крепка. Мама пересказала мне позже обрывки скупых воспоминаний прабабушки. Так не может ли капитан Добровольческой армии Иван Корнилов быть родственником бывшего сержанта федеральных сил Никиты Корнилова? А? Как вам такая версия?

— Ну и что? — недоумевал Балашофф.

— Как что. Для вашей семьи этот дневник реликвия, а для моей, значит, нет? Почему я должен его отдать? Это ваш трофей, отлично, но я отбил его назад. Я не шучу. — Никита не скрывал своего раздражения.

Майкл Балашофф совершенно был сбит с толку искренней эскападой Никиты, но парировал:

— Это ваши домыслы. А вот моя история. Мой дед был, как я уже сказал, в Красной армии комиссаром батальона. Он честно воевал. Получил орден Боевого Красного Знамени. После гражданской войны был на партийной работе в Орловской губернии, потом перевелся в Москву и поселился в том самом доме, где вы недавно получили в подарок от бомжей боевой трофей моего прадеда. Вы тут говорили о репрессиях. Нашей семьи они тоже коснулись. Деда и бабушку расстреляли. Но остались два сына — Виктор и Евгений. Перед тем как их забрали, дед рассказал о дневнике своим сыновьям. В 42-м они оба ушли на фронт. Евгений погиб в Сталинграде, а Виктор, мой отец, под Харьковом попал в плен, после победы вернуться домой не решился и подался в США. Балашофф — это девичья фамилия бабушки. Я думаю, вы знаете, что фамилии в английском языке рода не имеют.

Остальное, думаю, вам понятно. В итоге появился я. Я вырос в Калифорнии, но в доме все всегда было по-русски. Потому я даже говорю как вы, лишь с небольшим акцентом.

Балашофф замолчал. Никита размешивал задумчиво пузырьки в стакане с минералкой:

— Душещипательная история. Что вы все ходите вокруг да около. При чем здесь реликвии? Вы хотите найти то, о чем упоминается в дневнике. А ваша семейная легенда гласит о том, что в дневнике недостает страниц?