Однажды в Париже - Дмитрий Федотов Страница 17

— Поосторожнее с этой дамой, лейтенант, — по-свойски предупредил де Кавуа. — Любит вертеть хвостом. Была любовницей самого герцога Бэкингема и до сих пор об этом счастье, кажется, забыть не может. А милорд, между нами говоря, ни господам, ни дамам в нежности не отказывал, и список побед у него подлиннее, чем дорога от Парижа до Лондона. Да и лет красавице немало. Сейчас, при утреннем свете, вы сразу ее возраст разглядите.

— Благодарю, господин капитан, — ответил Анри. — К счастью, мое сердце нынче не свободно, так что постараюсь держать эту коварную даму на приличном расстоянии.

— Самое разумное решение, де Голль… — улыбнулся де Кавуа и обернулся на стук шагов. — А, Жакмен, это ты? Что стряслось?

— Из канцелярии его преосвященства принесли, — почтительно доложил слуга, протягивая толстый пакет.

Де Кавуа вскрыл депешу, и у него глаза на лоб полезли.

— Из канцелярии, говоришь?!. «Кудрявый ветерок, покинув берег Сены, о вашей красоте поведал мне в тиши, с тех пор моей души страданья неизменны, поскольку я влюблен, а вы так хороши!..» — гробовым голосом прочитал он, медленно наливаясь краской. — Они что там, с ума посходили?!

Бешено вращая глазами, капитан швырнул вынутые из пакета бумажки на стол. Они разлетелись, одна упала на пол возле ног Анри, и он поднял листок.

— Это, оказывается, для меня… — растерянно сказал де Голль. — А послали вам, господин капитан, чтобы вы успели передать это мне.

— Вам-то мадригалы для чего? — остывая, мрачно поинтересовался де Кавуа.

— Понятия не имею. Но его преосвященство, конечно, знает.

— Ну так забирайте! Ишь, «кудрявый ветерок»… Де Голль, а вы в таком вот виде собрались идти к даме?

— Да, мой капитан.

— Это никуда не годится! Вам надо завить волосы. Черт знает что! Весь Париж будет смеяться: офицеры его преосвященства ходят, как нормандские крестьяне, с прямыми волосами!

Анри вздохнул — очень уж он не любил возню со щипцами.

— Это деловой утренний визит, — сказал он. — И даме будет совершенно безразлично, какая у меня прическа. — И поспешно ретировался, пока де Кавуа не придумал еще каких-нибудь способов облагородить его внешность.

* * *

Леди Карлайл после шотландского виски спала младенческим сном. Верный Джон и миссис Уильямс не знали, как быть. Госпожа сама велела сразу впустить к ней молодого человека, но разбудить хозяйку поутру им долго не удавалось. Когда же она проснулась, разом прибавилось хлопот, потому что миледи тут же пожаловалась на тошноту и головную боль, к ним прибавились жажда и спазмы в желудке. И пока слуги отважно боролись с господским похмельем, де Голль терпеливо ждал.

Сперва ему нашлось чем заняться. Он с раздражением вспоминал свой разговор с толстой и неопрятной теткой, которую обнаружил в кабачке «Шустрый кролик». Анри помчался туда сразу после разговора с отцом Жозефом. Как и следовало ожидать, толку он не добился. Тетка не говорила, а вопила. Если отбросить все нелестные эпитеты в адрес «невоспитанного господина», пришедшего смущать и уличать неизвестно в чем честную вдову, то, по уверению ушлой тетки, хозяин «Шустрого кролика» три дня как уехал в Орлеан по семейным делам, повар тогда же сломал ногу, а смазливая подавальщица Жанна тогда же сбежала с любовником в Англию. Из немногих членораздельных фраз, которые удалось разобрать лейтенанту, выходило, что заведение все эти три дня было закрыто, а сама вдова пришла, чтобы навести порядок перед приездом хозяина.

Нужно было расспросить еще жителей соседних домов, но де Голль потратил на крикливую тетку слишком много времени и к тому же спешил в Пале-Кардиналь. Ведь хотя отец Жозеф и обещал, что на время розыска лейтенант будет избавлен от своих служебных обязанностей, никакой официальной бумаги на сей счет он так и не получил…

И вот теперь Анри оказался на неудобном, шатком стуле в углу полутемной маленькой гостиной и с ужасом думал о том, что может просидеть там и два, и три часа, пока капризная англичанка соблаговолит выбраться из постели, причесаться, накраситься и зашнуроваться. А ведь это время можно было потратить с большей пользой!

Чтобы хоть как-то развлечься, де Голль достал пачку листков с мадригалами и попытался проникнуться духом поэзии. Однако все эти «кудрявые ветерки», «ангелы сердца» и «цветы души» скоро совершенно перемешались в голове бедного лейтенанта, он не мог взять в толк, для чего ему передали эти вирши. Но больше заняться было нечем.

Он в восьмой раз перечитывал мадригалы, когда в гостиной наконец появилась хозяйка дома. Она вышла к гостю в домашнем платье и чепчике, а ведь так принимают только давних друзей.

— Сидите, месье, — вяло махнула она рукой вскочившему Анри. — Вы ведь лейтенант де Голль?

— Анри Гийом де Голль, к вашим услугам, миледи.

Люси Карлайл со стоном схватилась за лоб обеими руками.

— Уильямс! — крикнула она. — Немедленно свари мне шоколад, как ты умеешь! Две чашки, Уильямс!.. Может быть, горячий шоколад спасет меня… — добавила почти шепотом и в изнеможении оперлась одной рукой о стол.

Это лакомство привезла в Париж Анна Австрийская. В Испании, где росла будущая королева Франции, к шоколаду уже привыкли, парижане тоже быстро распробовали диковинку. А Люси пристрастилась к нему, когда сопровождала лорда Карлайла в бытность его посланником при французском дворе. Тогда он и лорд Холланд вели переговоры о браке Карла Стюарта и сестры французского короля Генриетты. В той же поездке случилась странная история с кормилицей Уильямс — почтенная женщина, вынянчившая Люси, едва не обвенчалась с каким-то испанским голодранцем. Голодранца, конечно, из Парижа быстренько убрали, но на память о бурном романе расстроенной Уильямс остался особый рецепт горячего шоколада. Помимо сахара, ванили и мускатного ореха несостоявшийся жених добавлял в напиток крошечное, на кончике ножа, количество молотого красного перца и утверждал, что якобы так в давние времена шоколад готовили в Америке.

— Три чашки, Уильямс! — снова воззвала Люси и страдальчески посмотрела на лейтенанта. — Вы ведь не откажетесь от горячего шоколада, месье?

— Не откажусь, миледи. — Де Голль тоже был наслышан о вкусном напитке, однако попробовать его до сих пор не доводилось. В трактирах лакомство не подавали, а в светские салоны и на торжественные приемы лейтенант не был вхож, да особо и не стремился, стесняясь своих армейских манер.

— Тогда пересядьте сюда.

В руках Анри по-прежнему держал листки с мадригалами. Он положил их на стол, и Люси сразу же схватила верхний лист.

— Прелестно, прелестно!.. — пробормотала она. — Месье, да вы истинный поэт!

— Это не мои стихи, миледи, — честно признался де Голль. И тут англичанка впервые взглянула ему прямо в глаза.

— Это ваши стихи, — раздельно произнесла она. — Ваши. До сих пор вы скрывали от света, что сочиняете такие прелестные мадригалы. Но хватит скромничать! Скоро весь Париж узнает о ваших многообещающих дарованиях!